Муссолини и его время

Посмотрите на письма и речи Муссолини, если у вас есть отвага: если есть что-то более утомительное, чем их содержание, так это стиль. Его предложения несколько однообразны: «Я говорю, что мы будем делать, и мы делаем», «Мы хотим сделать и сделаем», «Мы хотим дать и даем»… Однако почти все оказалось ложью: он сделал только десятую часть того, что «хотел сделать». Выступления дуче, которые он оставит потомкам в количестве нескольких тысяч, содержат лишь банальности и рев».

В цитируемом выше черновике статьи, которая никогда не была опубликована, Алданов показал себя очень проницательным человеком. Он оценил Муссолини (которого видел лишь однажды, наблюдая в качестве туриста за одним из балконных выступлений дуче) намного более здраво, нежели это удалось таким мастера слова, как неоднократно беседовавший с итальянским диктатором Эмиль Людвиг или Бернард Шоу.

«Он так и не признал ни одной из своих ошибок: «Дуче всегда прав». Эта фраза отображается на всех итальянских стенах, и так, вероятно, дуче действительно и считает! Это трагикомедия. Муссолини считал, серьезно и самым искренним образом, что, как никто до этого, он был новым Юлием Цезарем, и его страна – безусловно, самая очаровательная в мире – обладала огромной военной мощью.

Наиболее поразительная особенность его натуры – страсть к зрелищности, принявшая угрожающие размеры. Он довел искусство жеста и любовь к себе до неизвестных доселе пределов даже на вершинах власти, театральных по природе, среди многих маленьких современных Неронов».

Алданов писал эти строки весной 1941 года, когда слава и престиж дуче уже были безнадежно подорваны, что никак не повлияло на точность замечаний о характере итальянского диктатора и особенностях фашистской пропаганды.

В конечном счете собственная пропаганда сыграла с Муссолини самую злую шутку – призванная убеждать народ Италии, она в конце концов «убедила» и самого дуче, постепенно поверившего в непогрешимость собственных суждений и незыблемость своей власти.

Да и как ему было не поверить в это? Уже к 1930 году Муссолини открыто называли сверхчеловеком: он не только спас Италию от ужасов гражданской войны, но и поднял экономику из руин, добился пересмотра несправедливых пунктов Версальского мира, вознес престиж страны на неслыханную высоту, а кроме того – чудесным образом избежал всех покушений на свою жизнь. Это ли не свидетельство промысла Божия?

Муссолини восхищались и индийский политик Махатма Ганди, называвший дуче сверхчеловеком, и президент США Франклин Рузвельт, впечатленный решительной борьбой главы итальянского правительства с безработицей, и ирландский драматург Бернард Шоу, который в 1926 году сказал: «Итальянский народ пошел за Муссолини, так как объелся беззаконием и самодовольной глупостью парламента и захотел себе умелого и делового руководителя». Впрочем, Шоу, кажется, не упустил ни одного шанса спеть осанну какой-нибудь диктатуре, в почти столь же комплиментарных выражениях оценив и Гитлера, и Сталина.

Но что упрекать в славословии эмоциональных представителей искусства или слишком далеких от итальянских реалий заокеанских президентов, если личность Муссолини впечатлила даже таких многоопытных европейских политиков, как Уинстон Черчилль или Роберт Ванситарт, занимавший в 20–30-е гг. важные посты в британском министерстве иностранных дел. Лорд Ванситарт нашел дуче превосходным собеседником и человеком широкой эрудиции. Англичанину вторил известный французский политик Аристид Бриан, назвавший Муссолини не только великим государственным деятелем, но и просто «приятным человеком». И если германский рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург скептически воспринял надежды дуче «перевоспитать итальянскую нацию», то и Адольфа Гитлера, и его политического соперника Франца фон Папена одинаково пленяла личность фашистского диктатора – при этом Папен, вблизи наблюдавший и фюрера, и дуче, считал, что Муссолини «человек совершенного иного калибра по сравнению с Гитлером». Столь же высоко оценивали Муссолини и Генри Форд, и Томас Эдисон, назвавший дуче «величайшим гением современной эпохи».