Музейный артефакт

– Помним-помним, – за всех ответил Александр Исаакович. – Жил здесь, в Питере, стрелялся на дуэли… Только тогда мы думали, что это блеф…

– Нет, не блеф! – Феликс вытянул руки. В накрахмаленных белых манжетах гордо сверкали неукротимым красным огнем крупные рубины.

– Это его запонки. И почти половина моей коллекции из его собрания. Хотя это только ничтожная часть… Князь был известной фигурой в Петербурге. Коллекционер, меценат, к нему в гости дважды государь император заезжал, смотрел некоторые экспонаты. Дед Збигнев рассказывал отцу, что у него была лучшая коллекция мечей, полотна известнейших живописцев – и Рембрандт, и Диего Веласкес, и антика была представлена изрядно… Князя по всей России знали…

Феликс Петрович на миг задумался и, не глядя на гостей, как бы между прочим заметил:

– Его портрет в Москве висит, в Третьяковке. Я специально ездил, смотрел. Мы с ним, кстати, очень похожи.

Охотников улыбнулся, но промолчал.

– Так вот, у нас в семье легенда передается из поколения в поколение, будто князь гонялся за перстнем Иуды. Им обладал какой-то престарелый граф, которому перстень давал в любви силу юноши, в картах – приносил верный выигрыш и вообще защищал от всех бед и невзгод.

– Извини, Феликс, я тебя перебью, – заполнил наступившую паузу Бернштейн. – А при чем здесь Иуда?

Феликс выразительно развел руками.

– Считалось, что его первым обладателем был сам Иуда. Но князь, очевидно, убедился в его магической силе, потому что пытался выкупить или поменять, однако хозяин не соглашался ни в какую…

Граф разлил коньяк и виски, они молча выпили.

– А потом что-то получилось: карточный проигрыш, денежный залог, ссора. В общем, князь стрелялся из-за этого перстня на дуэли…

– С графом? – спросил Бернштейн.

– Нет, тот уже был совсем плох и передал перстень племяннику. Зеленый сопляк из провинции, никогда пистолета в руки не брал… И он уложил князя первым выстрелом, хотя тот был стрелок изрядный… Считали, что дело тут нечисто… Моего предка похоронили, молокососа осудили и сослали, вот так закончилась эта история!

– А перстень? – взволнованно спросил Александр Исаакович. – Перстень-то куда делся?..

– А перстень был конфискован государственными органами и приобщен к делу в качестве вещественного доказательства. Все, с тех пор о нем никто ничего не слышал.

– Да, вот бы его найти! – Бернштейн задумчиво покачал головой. – Такие вещи бесследно не пропадают… А каков он? Ты хоть знаешь, как он выглядит?

– Описание передавалось из поколения в поколение, рисунки. И мне отец рисовал… Говорят, от него такая сила исходила, что ни с чем не спутаешь…

Феликс принес лист плотной бумаги, паркеровскую авторучку с золотым пером и принялся быстро делать набросок.

– Ободок выполнен из неизвестного металла, может, темного цвета со светлым отливом, а может, наоборот – светлого с темным, – или подсказывал он сам себе, или объяснял остальным. – Впереди оскаленная морда – то ли льва, то ли какого-то страшного чудовища… А в пасти у него…

– А в пасти эта рожа держит круглый черный камень чешуйчатой огранки, – закончил Охотников, чья голова уже покоилась на ладони правой руки, а красные глаза кролика превратились в узкие щелочки. Он был пьян в стельку, хотя и держался изо всех сил.

Феликс уронил ручку, капля синих чернил брызнула на изображение морды неизвестного чудовища. Как раз туда, где должен был находиться таинственный камень.

– Откуда ты знаешь?! – вскричал он так, что все поняли – альбинос попал в точку.

Вместо ответа Охотников икнул.

– Откуда тебе известно, что во рту льва? Где ты видел этот перстень?!

Охотников оторвал тяжелую голову от ладони, улыбнулся и назидательно произнес:

– Да в Эрмитаже. В рыцарском зале!

В наступившей тишине он вновь опустил голову на ладонь:

– Тоже мне, ценители искусства. В музеях бывать надо!..

Юздовский молча сидел, опустошенно глядя на пьяного приятеля. Наконец, он будто очнулся и хриплым голосом спросил:

– Когда ты его там видел?

– Неделю как. Или две. Его из запасников выложили в экспозицию. Вот так, работники культуры!

Трое более трезвых мужчин переглянулись.

– Сходи посмотри, Фелюксишка, – сказал Александр Исаакович. – Скорей всего – просто похожий. А там, как знать… Всякое в жизни бывает…

Он встал.

– Ну, мне пора. Спасибо за великолепный обед, а главное, за интересную беседу.

Вместе с Бернштейном засобирались и остальные. Собственно, «остальными» был только Сухомлинов, потому что Охотникова окончательно развезло и он полностью утратил дееспособность. Из квартиры доктор и адвокат выводили своего друга, накинув его руки себе на плечи и с двух сторон обнимая за талию. Альбинос периодически запевал модную песню: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня, самая нелепая ошибка – то, что ты уходишь от меня…» Но сил хватало ненадолго, он замолкал и переставал шевелить ногами, тогда носки начищенных штиблет безвольно волочились по полу.

Феликс проводил гостей вниз и усадил в такси, а когда вернулся, оторвал табличку «П.П. Пятилетки» и растоптал ее крепкими ногами.

* * *