Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости

Но что поделаешь: сияющий натюрморт нидерландского кудесника Виллема ван Алста выставлен без всякой защиты и словно умоляет, чтобы его забрали. Без ван Алста в мансарде его мир несовершенен. Опасность кажется вполне преодолимой: служащие обращают на них не так уж много внимания, да и дверь всего в нескольких шагах. Раму он снимать не будет, значит можно обойтись без пиджака.

– Доверься мне, – тихонько говорит он Анне-Катрин. – Я знаю, как это сделать. Я люблю тебя.

Он мимолетно целует ее в губы, снимает ван Алста со стены, сует под мышку, словно багет, и они беспечно направляются к выходу. Они успевают пройти, наверное, шагов двадцать, когда чья-то рука берет его сзади за плечо, и грубо разворачивает, пока он не оказывается лицом к лицу с сотрудником галереи.

– Что это вы делаете с картиной? – спрашивает охранник.

Брайтвизер, ошеломленный, в состоянии лишь промямлить невнятные извинения. Он не может вспомнить, что именно говорил, зато помнит ответ: «Ложь! Я вызываю полицию!» Охранник держит его крепко.

Анна-Катрин могла бы сбежать, однако она остается и умоляет отпустить ее молодого человека: «Отпустите его. Я вас умоляю».

Если бы отделение полиции было не так близко, они успели бы уговорить охранника вернуть им свободу, или Брайтвизер вырвался бы и убежал. Вместо того они оба оказываются под арестом, и их разводят по камерам в разных частях полицейского отделения.

Запертый в камере в подвальном этаже Брайтвизер чувствует себя так, словно оказался под водой, он едва в силах дышать. Какого же он свалял дурака, ворует словно клоун. Надо было послушать Анну-Катрин. А теперь она под давлением полиции расскажет обо всех их преступлениях. Правоохранительные органы устроят обыск в доме его матери; может, они уже едут туда. В этот день, 28 мая 1997 года, жизнь его кончилась, а ему еще нет двадцати шести. Надвигается тоскливая ночь.

А утром его загружают в полицейскую машину, где запирают в клетку, чтобы отвезти в суд. Анна-Катрин в той же машине в отдельной клетке. Им удается украдкой обменяться парой слов. О других кражах она ничего не говорила, выясняет он. Мансарда осталась тайной. Может быть, у них есть надежда.

– Крайне важно, чтобы мы говорили одно и то же, – шепчет он. – Это единственный раз, когда мы что-то взяли.

Она кивает, тоже понимая это.

На заседании, отвечая перед судьей, Брайтвизер делает слезливое лживое признание. Он никогда не совершал ничего подобного в жизни и сам в недоумении, что это на него нашло. Его девушка не имеет к случившемуся никакого отношения. Он глубоко раскаивается, он никогда больше не сделает ничего подобного. Он надеется на освобождение.

Суд, похоже, верит ему. У швейцарской полиции на них ничего нет, и никому из полицейских в голову не приходит обратиться к региональному инспектору Александру фон дер Мюллю, который позже скажет, что это нисколько его не удивляет: некоторые полицейские даже не знают о существовании детективов, которые специализируются на розыске предметов искусства. На следующем судебном заседании будут определены меры наказания для Анны-Катрин и Брайтвизера, а пока что они могут быть отпущены под залог.

Полицейские уже позвонили матери Брайтвизера и сообщили, что ее сын попался при попытке украсть картину. Штенгель больше не может делать вид, будто не знает о его преступлениях, хотя мать, как и Анна-Катрин, не упоминает об остальных кражах. Штенгель даже вносит за них залог. Парочка едет домой, по словам Брайтвизера, в состоянии шока.

Штенгель всю свою жизнь все прощает сыну: воровство из магазинов в ранней юности; два ареста за агрессивные споры с полицией; бесплатное проживание у нее в доме со своей девицей. Однако его арест в Люцерне переполняет чашу терпения матери, и она больше не сдерживает гнева. Она обрушивается на отпрыска с вопросами, на которые нет ответа, которые она так долго держала в себе:

– Ты что, совсем придурок? Ты хоть соображаешь, к чему это все приведет?

Она взрывается, словно «Гинденбург», но спустя десять минут остывает.

Материнский инстинкт защищать, у Штенгель всегда безусловный, возвращается. Она нанимает дорогого швейцарского адвоката. Адвокат подает все как юношескую ошибку – первую ошибку, не сопровождавшуюся насилием, – и Брайтвизер с Анной-Катрин так и не предстают перед судом. Оба осуждены условно и отделались штрафом в размере менее двух тысяч долларов, а также запретом в ближайшие три года въезжать в Швейцарию. И на этом все. Происшествие замято, быстро и безболезненно.