Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз

Мне повезло – я просто болел. Мне не нужно было заниматься нелюбимой работой, убивать, красть, обманывать, для того чтобы познавать себя. Мне нужно было только играть музыку, превозмогая физическую слабость, чудовищные головные боли, ознобы по ночам и страх будущего.

Для чего?

Мне сложно назвать себя сильным человеком.

Я видел атлета, весом под сотню килограммов, падающего в обморок от укола в глаз. И бабушек, вытирающих платочком слезы после той же процедуры и идущих дальше, как ни в чем не бывало по своим, бабушкиным, делам. Все относительно.

Но я уже вряд ли забуду картину, которую наблюдал в неврологическом отделении одной из больниц: по коридору шел парень, с внешними признаками ДЦП. Он вел под руку девушку с теми же нарушениями в опорно-двигательном аппарате. Было видно, что каждый шаг им дается с трудом. Они шли так медленно, что я даже разглядел как на безымянных пальцах их правых рук блестели обручальные кольца. Девушка была беременна.

Покажите мне самого сильного и крутого человека. Я хочу на него посмотреть. Покажите мне чемпиона вселенной по прыжкам на батуте в длину, разгрызающего на лету чугунные гири.

Я хочу увидеть титана с объемом бицепса в девяносто три с половиной сантиметра. Соберите властителей мира, вершителей судеб, успешных бизнесменов, гламурных светских львиц, львов.

Соберите. Я хочу видеть всех их в этом длинном, больничном коридоре, по которому с таким трудом идет эта молодая супружеская пара.

Кто, говорите, тут сильный?

Соберите философов-мыслителей, пару новомодных пророков прихватите для массовки.

Я хочу спросить их об относительности. Относительно чего это «все»? Я хочу спросить, чтобы улыбнувшись, отвернуться, не дожидаясь их ответа.

Потому что в этом боксе, где нет вредоносных микробов, я знаю – все в мире относительно лично меня. И никого другого. Все, что в нем существует: солнце, вода, люди, которых я встречал, котенок, забравшийся на дерево и мяукающий о помощи, прыщ на заднице Генриха XIV, все для того, чтобы я понял – в конце останусь только я. С тем, что я о себе понял.

Чтоб не быть многословным…

А действительно ли ты так торопишься, как тебе кажется? Иногда, когда лежишь в изолированном, стерильном боксе и из тебя торчат шланги, процесс погружения в «ничто» становится сутью существования. Нет лишних желаний, эмоций, мыслей, мир становится прозрачным, понятным и девственным.

А что есть?

Сдвиг сознания имеет осязаемые формы. Простое движение «почесать нос», – является осознанной целью, для достижения которой приходится прокручивать в голове каждое промежуточное действие. Это первый кубик в строительстве себя как «осознанного существа». Затем ты физически ощущаешь границу между сознанием и небытием. Это второй кубик. Сон – осознанное действие. Третий.

Вдруг ты вспоминаешь, что, вообще-то, еще была надежда, которая, как известно, умирает вместе с хозяином, просто было не до нее, потому что чесал нос и был занят. И тут ты слышишь, как в соседнем боксе такое же «человеческое ничто» жмет кнопку вызова медсестры, расположенную скорее всего так же, как и у тебя, над кроватью! И ты испытываешь эйфорию от внезапного понимания, что есть кнопка, медсестра, кровать, дверь, окно, мир, собака Павлова… Больше, больше хочется мчаться по ночной дороге, отпустив руль велосипеда, раскинув руки… А прошел месяц. И он прошел… даже не как день. Как один час. И ты понимаешь, что ты был занят… И выходя из клиники своими ногами, видишь елку… И уже снег… А действительно ли ты так торопишься, как тебе кажется? А действительно ли ты так торопишься? А действительно ли ты? А действительно? А?

22. Возвращение. (Gb)

«Музыканты играли прекрасно,

публика кушала борщ».

Я возвращаюсь к написанному по прошествии пяти лет после трансплантации. Думаю, моему читателю захочется узнать, чем же закончилась история.

После моего возвращения из Москвы в Питер, я какое-то время не играл. Но через месяц все-таки взял саксофон в руки и начал заниматься. Волос после химиотерапии на голове не было, и я ходил в кепке, развернутой козырьком назад. Все выглядело так, как будто артист просто сменил имидж.

А еще через месяц я, хоть и сидя, но уже играл джаз со своими друзьями в одном из клубов. После выступления музыканты как будто сконфужено, с выражением заговора на лицах, подошли ко мне. Вперед выдвинулся барабанщик Леха Денисов.

– Мы тут все подсуетились…

– Так плохо играл, что бить решили?

В ответ он достал из кармана увесистую пачку денег.

– Все собирали.

Я остолбенел от удивления. Что-то пытался возразить, но попытка выглядела нелепо. Эти деньги очень помогли в расчете по долгам.

Удивление еще состояло и в том, что в этом сборе средств, помимо близких друзей, принимали участие те, с кем я где-то, когда-то, однажды просто играл джаз. А были и такие музыканты, которые вообще были со мной знакомы заочно.

После выписки мне было рекомендовано прокапывать каждые три месяца, препарат под названием «Митоксантрон». Я пришел с направлением к местному доктору.