Музыка мертвых

На дагерротипическом снимке Эрика увидела гостиную родительского дома и то, что осталось от ее родителей. «Ежедневное зеркало» любило жареные кадры. Эрика медленно отодвинула папку и откинулась на спинку стула, пытаясь справиться с теми чувствами, что сейчас накрывали ее с неотвратимой жестокостью. Что-то остро зацарапалось в груди. Она старалась держаться спокойно, но к щекам приливал предательский румянец, а глаза жгло.

Эрика могла быть равнодушной и безмятежной в анатомическом театре или мертвецкой при монастыре — но снимок изувеченных родных и оскверненного дома потряс ее так глубоко, что она сама этому испугалась.

Да, доктор Вернон не зря говорил, что он дрянь. Похоже, он действительно стал тем, кем себя считал.

— И зачем? — спросила Эрика, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Доктор Вернон вдруг нахмурился, словно что-то понял, и спросил:

— Цветы. Вы обратили внимание на цветы?

Эрика покосилась на него так, словно доктор был умалишенным.

— У нас в доме было много цветов, если вы об этом. Мать любила цветы, — сухо ответила она. Острые коготки по-прежнему скребли в груди.

— Посмотрите, — Вернон вновь придвинул к Эрике папку и ткнул пальцем в снимок: — Что у него во рту?

Эрика смогла пересилить себя и взглянуть на снимок. Ни в те дни, ни после она не читала газет, которые с каким-то изощренным сладострастием описывали смерть ее родителей — Эрике казалось, что так она сможет как-то отстраниться от их убийства. Иногда ей думалось, что они живы, просто куда-то уехали — мало ли мест на белом свете, где может поселиться благородная семья?

Так было легче.

— Цветок, — прошептала она, глядя на голову отца, отделенную от тела. — Это цветок.

Должно быть, полиция решила, что цветок попал туда случайно — в доме было много ваз с розами, и Эрика помнила маслянистый сладковатый аромат, который всегда плавал по комнатам. «Убийца учинил в доме форменный разгром», — прочла она и едва слышно сказала:

— Вы думаете, это тот же убийца?

Вернон наконец-то сжалился над ней, закрыл папку и унес ее на стол архивариуса — дама покосилась в сторону Эрики, правильно оценила выражение ее лица и, одарив доктора сердитым взглядом, поспешила к их столу с бокалом воды и каплями в маленьком темном пузырьке.

— Вам плохо, господин Штольц? Вот, выпейте, сейчас полегчает, сейчас.

Эрика послушно выпила пахнувшую мятой воду — одним глотком, как стопку водки, и когти медленно разжались. Когда архивариус отошла с гордым осознанием выполненного долга, то Эрика сказала:

— Это не может быть один убийца. Что общего у моих родителей и Лавин Подснежника? Ничего.

Доктор Вернон кивнул. Вид у него был несколько сконфуженным.

— Способ убийства совсем другой, это так, — сказал он и спросил: — Вы не видели тел? Не читали газет?

Эрике сделалось стыдно.

— Их хоронили в закрытых гробах, — нехотя ответила она. Тогда ей было просто страшно — и Эрика не смогла преодолеть себя и заглянуть в мертвые лица.

Некоторое время анатом задумчиво смотрел в окно — отсюда открывался замечательный вид, и зимний Эверфорт был похож на страницу в книге сказок.

— В доме что-нибудь пропало? — поинтересовался Вернон. Эрика некоторое время сидела, уткнувшись лицом в ладони, но затем все-таки смогла совладать с собой и ответила совершенно спокойно:

— Думаете об убийстве с целью ограбления?

— Именно, — произнес анатом. — Возможно, дело было так. Убийцы пришли в дом. Пытали ваших родителей, чтобы они рассказали, где находится тайник. Потом обыскивали дом и учинили тот форменный разгром, который упомянула газета.

Эрика усмехнулась.

— У нас нечего было красть. Штольцы — благороднейшее и древнейшее семейство. Но мы бедны, как церковные крысы, все сокровища — украшения матери.

— Их забрали? — оживился Вернон.

— Нет. Так и лежали в шкатулке. Я отдал их на церковные нужды.

Вернон нахмурился и несколько минут рассматривал свои пальцы — длинные, сухие, с выпирающими костяшками. На мизинце было скромное серебряное кольцо с полустертыми рунами.

— Я перечитал все статьи об этом убийстве, — наконец, сказал он. — И я почти уверен, что ваших родителей не просто хотели убить. Им причинили максимальные мучения, пока они были живы. Обычно так работают преступные кланы на юге — пытают, чтобы добиться информации.

— Лавин не пытали, — ответила Эрика. Сейчас она чувствовала себя так, словно весь день провела где-нибудь в монастырском огороде и наработалась так, что уже не понимает, на каком свете находится. — Ей просто выжгли мозг.

— И положили цветок, запечатав уста, — добавил Вернон. — Как и вашему отцу. Этот цветок меня и настораживает.

— Это могут быть разные люди, — вздохнула Эрика. — И убийства никак не связаны.

Анатом кивнул.

— Хочется верить, — сказал он и добавил: — Вижу, вы любили своих родителей. Их смерть до сих пор причиняет вам боль.

Эрика криво усмехнулась.

— Неужели вы хотите извиниться? — поинтересовалась она. Вернон снова качнул головой.

— Хочу. Если бы я знал, что поход сюда заденет вас настолько глубоко, то просто рассказал бы о статье и снимке.