Музыка мертвых

— Да, — кивнула Эрика. — Я плохо знал своих родителей. Они совершали дурные поступки. Но я любил их и в какой-то момент запретил себе думать о том, что их убили.

А потом пришел доктор Вернон, взял ее за шиворот и потыкал лицом в газетный лист, словно щенка в лужу. Прекрасно, просто прекрасно.

— Если вы их любили, — проникновенно сказал анатом, — то давайте найдем их убийц. Найдем и накажем.

Эрика долго смотрела на него прямым испытующим взглядом, и доктор Вернон не отвел глаз.

— Вам настолько скучно в Эверфорте? — спросила Эрика. Вернон ухмыльнулся.

— О, гляжу, вы постепенно постигаете мое искусство ядовитых уколов! — довольно ответил он и признался: — Да, скучно. Но дело не совсем в этом.

— Неужели! — Эрика вдруг поняла, что ей удалось улыбнуться. — А в чем же?

Вернон только руками развел.

— Это моя природа, — ответил он. — Не терплю несправедливости. И хочу, чтобы зло не уходило от возмездия. Собственно, это меня сюда и привело. А если идешь своей дорогой, то иди по ней до конца, иначе и начинать не стоило.

Эрика снова скользнула по доктору оценивающим взглядом. Смелый, дерзкий, готовый пойти на плаху ради того, что считает правильным.

— Наверно, в вас влюблены все девушки Эверфорта, — предположила Эрика. Вернон хмыкнул, откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, уставился на Эрику так, словно она была особо ценным экспонатом в каком-нибудь музее, и ему требовалось либо подтвердить эту ценность, либо опровергнуть ее.

— С чего бы это вдруг?

— Девушки любят таких, как вы, — ответила Эрика, вскользь подумав, что, наверно, тоже могла бы влюбиться в доктора. — Уверенных, дерзких, грубых. Борцов за правду.

Вернон отвел взгляд, и Эрика удивленно поняла, что он смутился.

— Сказать вам правду? Я никого не любил уже много лет, — произнес Вернон, задумчиво прикоснувшись к лицу. — И меня никто не любил. Зачем? Все это старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор. И вообще, — доктор нахмурился и одарил Эрику угрюмым взглядом, — не понимаю, почему вы заговорили об этом.

Эрика довольно поняла, что анатом начинает сердиться, и всерьез.

— Теперь мы квиты, — весело сказала она: ее холостой выстрел оказался боевым и угодил точно в яблочко. — Вы ранили меня, а я вас.

Вернон устало покачал головой, словно ожидал от Эрики именно такого ответа. «А ведь ему на самом деле очень важно…» — подумала Эрика и сказала:

— А вам ведь важно, чтобы вас любили. На самом деле вы хотите только этого, Август, при всем вашем образе несносного циника, но не признаетесь даже самому себе.

— А вы умеете читать мысли, — парировал Вернон. — Вас ведь именно поэтому отправили в монастырь? Потому что вы — маг, не умевший обуздать свою магию. Почти безумец.

Эрике захотелось закрыть глаза. Ей вдруг показалось, что они сбросили не только одежду, но и кожу, и плоть, открыв друг другу тех огненных птиц, которые были их душами. Пламя ревело, музыка, что пробивалась сквозь него, была набатом над гибнущим городом. «Звоните в колокола!» — услышала Эрика громкий хор, и над огнем разнесся протяжный и густой колокольный звон.

— Верно, — кивнула она. — Но моей магией была музыка, и да, я не мог ее обуздать. Бывало, поднимался ночью, а у меня жар, и пока не доберусь до рояля, он не спадет.

Глаза доктора потемнели, словно он тоже услышал ту музыку, которая грохотала в ушах Эрики.

— Что искал убийца ваших родителей? — спросил Вернон. — Что они прятали в доме? Нечто сверхценное, такое, за что и умереть не жалко. Что?

— Я не знаю, — выдохнула Эрика, и доктор вдруг ободряюще сжал ее руку. Это был настолько неожиданный жест, что Эрика с трудом сумела сдержать дрожь.

— Мы узнаем, — ответил Вернон, глядя ей в глаза. — Мы это обязательно узнаем.

* * *

— Милорд, вы выглядите расстроенным.

Вернувшись домой, Эрика легла на диване в гостиной и принялась рассматривать фреску на потолке. Так пышно и пафосно рисовали только в прошлом веке — для триумфа Гидоры, богини любви, художник выбрал яркие, насыщенные, почти приторные краски и формы. Обнаженная красавица шествовала по облакам, и упитанные путти рассыпали перед ней растрепанные розовые бутоны.

— Милорд?

Эрика покосилась в сторону Моро, который стоял в дверях со стопкой писем, половина из которых была перевита розовыми лентами, и заметила:

— Если бы это был триумф Палладии, то она шла бы по черепам, а не по розам.

Моро задрал голову к потолку, задумчиво почесал кончик носа и спросил:

— Палладия это богиня войны, если я не ошибаюсь?

— Совершенно верно, — ответила Эрика. Встреча с доктором Верноном выбила ее из равновесия. Музыка, что грохотала в ней в архиве, сейчас стала тише, но не ушла. Теперь Эрика слышала хор, поющий на старохаомийском ту часть мессы, которая всегда заставляла Эрику дрожать от страха в монастыре: День Гнева, этот день повергнет мир во прах.