Мы можем договориться: Стратегии разрешения сложных конфликтов

Эмоции накаляются, позиции бетонируются, и начинаются разрушительные бои. Каждая атака приводит к контратаке. Этот спор был похож на многие другие, с которыми мы сталкиваемся сегодня.

«Все двери к переговорам закрыты», – написала мне дочь Абилиу Ана Мария с просьбой о помощи. Электронное письмо было вежливым и сдержанным, но в нем чувствовались беспокойство и душевная боль, характерные для сложных споров. Было ясно, что она и вся семья в полной растерянности. Они хотели вернуть отца и мужа.

Я не был уверен, что смогу помочь, но мог хотя бы выслушать. Во время моей следующей поездки в Бразилию Абилиу пригласил меня к себе домой на обед с семьей. Это было прекрасное утро. Солнечный свет лился через окна, меня любезно приветствовала его жена Жейзе. Я чувствовал любовь и заботу, которыми окружала Абилиу его семья, – но он не мог расслабиться в их теплых объятиях.

Младший ребенок Абилиу, подвижный трехлетний мальчик, бегал по комнате. Но его отец был слишком занят своими спорами, чтобы оценить энергию и радость своего сына. Я посмотрел на мальчика и на его бойкую шестилетнюю сестру, затем снова на Абилиу. Ему было семьдесят шесть. Каждый его день был драгоценен. Я помню, как подумал про себя: «На что похожа жизнь этих детей, когда их отец охвачен борьбой, истощающей его жизненные силы?»

Я также чувствовал ужасающий гнев внутри него. Абилиу был известен своим вулканическим темпераментом. Я понимал, что первый противник, с которым ему нужно встретиться, – он сам. Если я хотел ему чем-то помочь, мне надо было добраться с ним до балкона.

Мы сидели в гостиной с видом на сад и бассейн. За моими плечами была пара долгих дней преподавания, и мой голос звучал устало. Мне хотелось быть уверенным, что он меня слышит, чтобы я мог достучаться до него. Прежде чем заговорить, я брызгал в горло специальным медовым спреем. И если мой голос был утомлен перенапряжением связок, то в его голосе была усталость, отражавшая эмоциональную тяжесть ситуации.

Поэтому я начал разговор с того, что задал ему свой любимый вопрос:

– Абилиу, чего ты на самом деле хочешь от этих переговоров?

Как любой хороший, умный бизнесмен, он знал ответ на этот вопрос. Он тут же перечислил список своих требований:

– Я хочу, чтобы все мои акции были конвертируемыми и я мог их продать. Я хочу отмены положения о трехгодичном недопущении конкурентных действий. Мне нужен главный офис компании. Мне нужна спортивная команда компании.

– Понимаю, что все эти вещи важны для тебя. Но чего ты на самом деле хочешь? – настаивал я.

Он помедлил и посмотрел на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты человек, у которого, кажется, есть все. Ты можешь делать все, что захочешь. У тебя такие красивые маленькие дети. Чего ты действительно хочешь в данный момент своей жизни?

Ему потребовалось несколько минут, чтобы справиться с этим вопросом. Наконец он глубоко вздохнул.

– Liberdade, – сказал он со вздохом. – Свобода. Мне нужна свобода.

Вот и все. Когда я услышал тон и глубокий эмоциональный резонанс, с которым он произнес слово «свобода», я понял, что он осознал свою основную потребность. Это тронуло его. И это тронуло меня. В конце концов, кто из нас не хочет быть свободным?

Перед нашей встречей в тот день я читал об Абилиу – мальчике и мужчине – в его мемуарах. Свобода важна для всех нас, но для Абилиу это слово имело особый смысл. Однажды утром в декабре 1989 г., когда он выходил из дома, его похитила группа террористов. Под дулом пистолета его затолкали в машину и держали в качестве заложника в ящике, похожем на гроб, с отверстиями для воздуха. Его постоянно пытали громкой музыкой. Он был уверен, что умрет, пока неделю спустя его не спасли во время внезапного полицейского рейда.

Теперь, годы спустя, он снова оказался заложником – на этот раз конфликта, который полностью поглотил его. Да, ему нужно было понять себя, но, если я хотел помочь, мне тоже нужно было понять его.

До того момента я не был уверен, что сумею поддержать его в получении необходимых материальных ценностей. Но когда он сказал, что хочет свободы

, я начал думать, что, возможно, все-таки смогу ему помочь.

Я понял, что это не обычный деловой конфликт, а вполне человеческая ссора со всеми ее психологическими сложностями и возможностями. Это был тот тип конфликта, с которым сталкиваемся мы все – в семьях, на работе и в мире в целом.

– А что для тебя значит свобода, Абилиу? – спросил я.

– Самое важное в моей жизни, – сказал он, указывая на своих детей, – это общение с семьей. И свобода заключать сделки, которые я так люблю.

Он мог бы ответить: «Свобода от моего врага» или «Свобода от этого кошмара». Это была бы негативная свобода. Вместо этого он сосредоточился на позитивной свободе, свободе ради чего-то. Он сосредоточился не на том, от чего хотел убежать, а на том, к чему хотел двигаться.