Последние наблюдения — дело не подходящее нашему брату, а такие серьезные вычисления и не нашего ума-разума, для этого существуют астрономы, а мы, простые смертные, только пользуемся их выкладками и при небольшой наблюдательности замечаем то, что нам доступно, но чего многие как бы не хотят видеть. Речь эту я веду к тому, чтобы сказать несколько слов о тех, которых не занимают такие интересные явления природы, и они в эти редкие дни преспокойно спят на мягких ложах, — такие субъекты нашлись и в Барнауле!..
Теперь я перейду к небольшой заметке о коршунах, в большом количестве появляющихся с весны и проживающих до поздней осени в Барнауле. Хотя и кажется, что птица эта так обыкновенна, так маловажна, что о ней не стоило бы и говорить, но мне желательно отметить мои наблюдения, доказывающие поразительную зоркость и наглую смелость этих хищников.
Когда мне случалось приезжать на горный Совет летом из Сузуна в Барнаул с моим товарищем по службе С. В. Широковым, как гиттеншрейбером, то он во время досуга и скуки ради притравил к своему окну летающих десятками коршунов. Для этого он бросал им кусочки мяса, сначала сырого, а потом вареного и жареного.
Нельзя не удивляться, в самом деле, тому, что довольно высоко летающие коршуны усматривали тот момент, хотя и не ежедневно повторяющийся, когда небольшой кусочек вылетал из окна на дорогу. Заметив его, хищник моментально спускался к дороге и так ловко подхватывал этот кусочек на маху своего стремительного наброса, что ничем не задевал землю и никогда не делал промаха.
Лишь только, бывало, Широков выбросит кусочек, как который-нибудь из коршунов сначала сделает небольшой круг в воздухе, как бы для того, чтоб убедиться, что это не обман и как бы примериться к похищению, затем в один миг он только мелькнет перед окном — и кусочка уже нет!
Забавляясь таким образом, Широков пробовал их и обманывать, бросая не мясо, а кусочек черного хлеба, весьма схожего по цвету с вареным или жареным мясом, но коршун, бросившийся на добычу, в тот же миг своего полета успевал разглядеть обман и не хватал хлеба. Неужели это не острота зрения хищной и притравленной к мясу птицы?!..
И другой курьезный опыт вполне удавался Широкову. Делался он так: к кусочку мяса привязывались на жилке или тонкой струне игральная карта или конвертик, и бросались на улицу уже после нескольких набросов птицы на чистое мясо. Хищник подхватывал кусочек, а с ним поднимал на воздух и карту, которая, болтаясь вершков на шесть ниже, нисколько не мешала коршуну тут же, на полете, проглотить мясо. Но дело в том, что хищник никак не мог перекусить или оторвать когтями тонкой струнки, и карта, развеваясь по воздуху, долгое время летала вместе с ним. Выходило и смешно, и оригинально, а сердившийся хищник садился на деревья и крыши, всеми силами стараясь отделаться от ненавистной «посылочки» и все-таки не мог от нее избавиться, пока не переваривалось в его желудке мясо, тогда уже карта отлетала сама собой.
Однажды сынишка содержателя гостиницы Агапова, мальчик лет 7 или 8, нес на ладони телячий пузырь, полученный им от отца при колке теленка. Вдруг стремительно налетел коршун, схватил с ладони пузырь и в ту же минуту поднялся с добычей, а испуганный мальчуган заплакал и закричал во всю глотку.
Почти то же самое было и с сыном чиновника Васильева. Мальчик нес через двор на тарелке котлету, и коршун точно так же схватил ее на всем маху и «огнивцем» крыла ссаднил ему щеку!..
Заканчивая свои воспоминания об Алтае, не могу не рассказать той курьезной истории, которая встретилась у нас на медвежьей охоте 5 июля 1887 года.
3 июля приехал ко мне тот же милейший Андрей Андреевич Н-ский и без всяких предисловий сказал.
— А вы, Александр Александрович, не поедете ли на медвежью охоту?
— Как, летом? Разве хотите покараулить на лабазе?
— Нет, а вы разве не слыхали, что у деревни Овчинниковой вот уж с неделю ходит большой медведь даже в поскотине, и напугал жителей до того, что они сидят дома, боятся и на покосы выехать.
— Слыхать-то слыхал, Андрей Андреевич, да только не верю: поди-ка врут.
— Чего врать — это факт! Я уже получил от волостного старшины официальное заявление — просит сбить народ и сделать облаву.
— Ну хорошо, а кто же поедет? Ведь мы вдвоем не составим облавы.
— Да решайтесь только вы, а там уж я найду. Мне и воинский начальник хочет дать человек пять лучших стрелков из бывших охотников.
— А когда ехать?
— Тут медлить нельзя, и я уже дал знать старшине, чтоб собрал народ к 5-му числу. Значит, завтра и поедем, я вас довезу даром, по обязанности службы. Овчинниково ведь недалеко, это третья станция по Бийскому тракту. Значит, едем? Решайтесь, а я подыщу еще кого-нибудь. Я, признаться, был вчера на мельнице у Платонова, видел Генриха Мартыновича, так и он с сыном собирается ехать.
— Как, Бе-т? Что вы, смеетесь? Ведь он совсем не охотник и боится ружья до смерти, а сын его совсем еще мальчик и тоже не охотник.
— Да нам-то что за дело? Едут и пусть их едут, мы дадим им надежных ассистентов…