Читаем На Ельнинской земле полностью

Этот фельетон я как бы и не писал вовсе. Я лишь записал рассказ члена уисполкома Вейсберга о том, с каким случаем он столкнулся при поездке в деревню. И этот анекдотический, в сущности, случай не был в Ельнинском уезде единичным. Поэтому-то о нем и надо было написать.

Суть дела заключалась в том, что в самые первые годы революции сельский Совет выбирался в каждой деревне — даже небольшой. Никакой заработной платы председатели сельских Советов не получали. А забот и хлопот у них было хоть отбавляй. Вот в иных деревнях и придумали: зачем же взваливать на одного человека все? Уж лучше пусть «ходят в председателях» все поочередно: неделю — один, неделю — другой, а там неделю — третий, за ним — четвертый и так далее.

А чтобы знать, кто в данное время председатель сельсовета, к его хате переносили и прислоняли возле угла толстую длинную палку — почти жердь — с вязанкой соломы, прикрепленной к верхнему концу палки.

Кстати сказать, этот необычный «знак власти» — толстая палка с соломой — был придуман не при Советской власти. Он достался нам в наследство от царского режима.

При царе в каждой деревне обычно на сходке выбирали сельского старосту. Но в старосты шли весьма неохотно, потому что старостам ничего не платили, а требовали с них многое. Вот тогда-то в деревнях и возникло «очередничество».

При Советской власти оно существовало очень недолго и лишь в некоторых деревнях. Очень скоро все вошло в норму, и деревня окончательно рассталась с деревянно-соломенным «знаком власти». А сейчас о нем, наверно, уже и не помнит никто.

7

В ту пору, когда я редактировал в Ельне газету, страна наша в результате мировой и гражданской войн была разорена до такой степени, народ наш жил настолько бедно, что это сейчас трудно даже вообразить.

Я знаю, что значит работать в нетопленной редакции и жить в нетопленной квартире, я сам по целым суткам, а то и больше ничего не ел; сам, едучи в поезде из Ельни, был свидетелем того, как поезд, не дотянув до станции, останавливался в поле или в лесу: кончались дрова, и подбрасывать в паровозную топку было нечего.

Но всех тогдашних тягот, всех трудностей того времени мы как бы не замечали. Нет, конечно, замечали, — не замечать было просто невозможно, — но мы как бы привыкли ко всему, принимая все тяготы жизни как нечто такое, что неизбежно, что нужно пока перетерпеть, дождаться лучших времен. Да и не просто дождаться, а работать в полную силу, делать все от нас зависящее, бороться, чтобы эти лучшие времена настали как можно скорей. Мы, то есть советские люди того времени, именно так и поступали.

А вот сейчас, когда прошло более полувека, я не могу читать некоторые материалы, напечатанные в ельнинской газете, без острой горечи, без огромного чувства обиды. Конечно, нелепо было бы обижаться на самодержавие, на мировую войну, на иностранных интервентов, на белогвардейских генералов… Мне обидно не на кого, а за кого. Мне обидно и горько за свою страну, за свой многострадальный народ…

Вот передо мной газета, в которой говорится, что в Ельне и уезде проводится «Неделя помощи фронту». И дальше напечатан список вещей, собранных (в заметке сказано — пожертвованных) в пользу фронтовиков по деревням Осельской волости.

Что же собрано (пожертвовано)? Читаем этот удивительный в некотором роде список. Итак, собрано:

холста — восемнадцать и три четверти аршина; лаптей — одиннадцать пар; материи на портянки — два аршина; денег — 3997 рублей 70 копеек.

И это — для победоносной Красной Армии, которая героически сражалась на многочисленных фронтах, которая отстаивала и в конце концов отстояла честь и независимость нашей Советской Родины!

Как же мы были бедны, что не могли дать ничего другого! И разве это не больно и не обидно?

В других волостях было собрано всего несколько больше, чем в Осельской. Так, например, в списке собранного в Ивонинской волости есть даже тридцать три фунта мяса и сала. Но тут же опять — лапти с онучами и с оборами. Их тридцать пар!

Даже став Советской, Россия некоторое время все еще продолжала быть нищей, сермяжной, лапотной… И думать об этом больно, ибо народ наш с самых давних времен достоин был совсем иной участи, иной судьбы.


За годы, прошедшие с тех пор, все изменилось: наша Родина прошла ни с чем не сравнимый путь вперед, она стала богатой и могущественной, она поднялась на невиданную высоту. И как сказано в одном стихотворении:

Уже идет полмира с нами.Настанет час — весь мир пойдет.

Такой теперь стала наша великая Родина — Советский Союз.

И тем не менее мы в полной мере и всегда должны знать, представлять и помнить свое прошлое, из которого вышли.

8

Я хотел бы также привести здесь одно стихотворение из числа печатавшихся в ельнинской газете.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное