Читаем На Ельнинской земле полностью

Василий Васильевич стал пробирать меня за то, что я ушел из гимназии[4]. Он полагал, что, несмотря ни на какие лишения, ни на какие тяготы, я должен был продолжать учение. Мои возражения он пропускал мимо ушей, не принимал их в расчет и продолжал крыть меня на все корки. Кончилось все тем, что мы впервые и притом довольно основательно поссорились.

Этой ссоре способствовало не только то, что я ушел из гимназии, но и то, что Василий Васильевич сильно был расстроен и разобижен действиями рославльских уездных властей.

Дело в том, что он несколько месяцев работал в Рославльской земской управе — работал и при Временном правительстве, и при Советской власти. Сначала он был только членом управы, а потом и ее председателем. Его как учителя больше всего интересовала постановка в уезде дела народного образования. А как раз народное образование и было поставлено в уезде плохо. И никакие усилия Василия Васильевича исправить положение ни к чему не привели: рославльское начальство либо вовсе не замечало его предложений по улучшению работы школы, либо начисто отвергало эти предложения.

Из Рославльской земской управы Свистунов вынужден был уйти. Он отправился учительствовать сначала в Самарскую губернию, а потом в уже хорошо знакомую ему Сибирь. Вот там-то, в Сибири, он и создал школу-коммуну. А в Глотовке он был перед самым своим отъездом.

В Глотовской школе уже не работали знакомые Свистунову учительницы — А. В. Тарбаева и Е. С. Горанская, — они перевелись в другие школы. Поэтому и в школу нашу Свистунов на этот раз не зашел. Побродив со мной часа два или три, он отправился обратно. Я некоторое время провожал его, но и тут Василий Васильевич продолжал осуждать меня за мой поступок. А рославльское начальство ругал он самыми последними словами.

Расстались мы с ним если не врагами, то все же не очень дружелюбно. И наши связи оборвались на довольно длительный срок.

10

На страницах этих записок мне еще не один раз предстоит встретиться с В. В. Свистуновым. Но это потом. Сейчас же я хочу лишь очень кратко рассказать о тех годах, когда мы жили вдали друг от друга.

Василий Васильевич вернулся из Сибири в двадцать пятом году, и приехал он прямо в Москву. Вряд ли стоит перечислять те школы, те рабфаки и другие учебные заведения, в которых он работал, живя в Москве. Важно отметить лишь то, что всюду он показал себя как очень талантливый педагог, до самозабвения любящий школу.

Он был не только талантливым педагогом, но и талантливым учеником. В Москве Василий Васильевич не только работал, но, работая, сумел окончить два факультета — физико-математический и филологический.

В двадцать шестом году, когда готовилась к печати моя первая книга стихов «Провода в соломе», я по делам, связанным с этим изданием, приехал из Смоленска в Москву и впервые после размолвки встретился со Свистуновым. Пошли мы к нему с моим старым приятелем Яковом Матвеевичем Заборовым, который тоже переехал в Москву (раньше он жил в Ельне).

Я не помню всех подробностей этой встречи, но общее впечатление у меня было такое, что Василий Васильевич внутренне очень изменился. Об этом говорило уже одно то, что он женился и жил вместе с женой, хотя раньше он отрицательно относился к браку. Отказался он также и от своего вегетарианства. На длинных, вместительных книжных полках в его комнате я увидел большое количество книг В. И. Ленина. Правда, коммунистом он не был и не стал им. Но я хорошо знал Василия Васильевича. Он никогда не ставил на свои книжные полки книги, которые были ему не нужны, которые он не читал бы самым наивнимательнейшим образом.

Василий Васильевич проявлял большой интерес к моей книжке стихов, которая должна была выйти в Госиздате. И помню, я наизусть прочел ему несколько стихотворений из числа включенных в книжку, и он весьма одобрительно отозвался о них. А Я. М. Заборов рассказал не лишенную интереса историю, как он помогал мне выпустить мой первый сборник. Дело в том, что по какому-то недоразумению рукопись «Проводов в соломе» (тогда этого названия еще не было — оно появилось позже) первоначально попала в издательство «Долой неграмотность». Издательство послало мои стихи на отзыв А. С. Серафимовичу. Тот прочел, некоторые из них похвалил, о некоторых написал, что они недоработаны. Поэтому издавать книжку он пока не рекомендовал, предлагая автору еще раз пересмотреть свои стихи и поправить в них то, что надо поправить.

Я сам впоследствии видел эту рецензию. Она была небольшая — всего полстраницы машинописного текста.

После неудачи в издательстве «Долой неграмотность» Заборов забрал оттуда мою рукопись и передал ее в Госиздат. При этом Заборов договорился, что возглавлявший тогда литературный отдел Госиздата Осип Мартынович Бескин прочтет мои стихи сам.

О. М. Бескин прочел их вечером и, несмотря на поздний час, начал звонить своим знакомым, рассказывая, что он открыл нового поэта. При этом некоторые стихи он тут же читал по телефону.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное