Вслед за Данте, по кругу МКАДа, отдав ключи —от квартир и дач, от кремля и от мавзолея,уходили в небо последние москвичи,о своей прописке больше не сожалея.Ибо каждому, перед исходом, был явлен сон —золотой фонтан, поющий на русском и на иврите:«Кто прописан в будущем, тот спасен,забирайте детей своих и уходите…»Шелестит, паспортами усеянная, тропа:что осталось в городе одиночек:коммунальных стен яичная скорлупаи свиные рыльца радиоточек.Это вам Москва метала праздничную икру —фонари слипались и лопались на ветру,а теперь в конфорках горит украинский газ,а теперь по Арбату гуляет чеченский спецназ.Лишь таджики-дворники, апологеты лопат,вспоминая хлопок, приветствуют снегопад.Даже воздух переживает, что он – ничей:не осталось в городе истинных москвичей.Над кипящим МКАДом высится Алигьери Дант,у него в одной руке белеет раскаленный гидрант,свой народ ведет в пустынные облака,и тебе, лужковской кепкой, машет издалека.
2009
Зимний призыв
1.
Теперь призывают в армию по-другому:сначала строят военную базу поближе к дому,проводят газ, электричество, тестируют туалет,ждут, когда тебе стукнет восемнадцать лет.И тогда они приезжают на гусеничных салазках,в караульных тулупах и в карнавальных масках.Санта-прапорщик (сапоги от коренного зуба)колется бородой, уговаривает: «Собирайся, голуба,нынче на ужин – с капустою пироги…жаль, что в правительстве окопались враги…»Именную откроешь флягу, примешь на грудь присягу,поклянешься, что без приказа – домой ни шагу.
2.
А вот раньше – был совсем другой разговор:тщательный медосмотр через секретный прибор —чудовищную машину, размером с военкомат,чье гудение – марсианский трехэтажный мат,пучеглазые лампы, эмалированные бока,тумблеры, будто зубчики чеснока……Тех, в чем мать родила – отводили на правый фланг,тех, в чем отец – оттаскивали на левый фланг,и всем, по очереди, вставляли прозрачный шланг:славянам – в рот, ну а чуркам – в задний проход,набирали идентификационный код,вспыхивал монитор, и вслед за бегущей строкойвсем становилось ясно: откуда ты взялся такой.О, сержант Махметов, не плачь, вспоминая как,ты сжимал приснопамятный шланг в руках.потому, что увидел казахскую степь, а потом —свою маму – верблюдицу с распоротым животом,перочинным младенцем на снег выползаешь ты,шевеля губами неслыханной остроты:«Говорит, горит и показывает Москва…»Потому тебя и призвали в пожарные войска.