На языке врага: стихи о войне и мире

От того и паршиво, что вокруг нажива,лишь в деревне – тишь да самогон в бокале,иногда меня окликают точильщик Шиваи его жена – смертоносная Кали:«Эй, чувак, бросай дымить сигареты,выноси на двор тупые предметы…»Так и брызжет слюною точильный круг,оглянись, мой друг:у меня не дом, а сплошные лезвия-бритвы,вместо воздуха – острый перец, постель – в иголках,а из радио – на кусочки рваные ритмы,

да и сам я – весь в порезах, шрамах, наколках.Если что и вынести, то вслепую —эту речь несвязную, боль тупую.Так пускай меня, ай нэ-нэ, украдут цыгане,продадут в бродячий цирк лилипутов,буду ездить пьяненьким на шарабане,всё на свете взрослое перепутав.Воспитают заново, как младенца,завернут в наждачные полотенца,вот он – ослепительный Крибле-Крабли:руки – ножницы, ноги – кривые сабли.

2009

«И чужая скучна правота, и своя не тревожит, как прежде…»

И чужая скучна правота, и своя не тревожит, как прежде,и внутри у нее провода в разноцветной и старой одежде:желтый провод – к песчаной косе, серебристый – к звезде над дорогой,не жалей, перекусывай все, лишь – сиреневый провод не трогай.Ты не трогай его потому, что поэзия – странное дело:все, что надо – рассеяло тьму и на воздух от счастья взлетело,то, что раньше болело у всех – превратилось в сплошную щекотку,эвкалиптовый падает снег, заметая навеки слободку.Здравствуй, рваный, фуфаечный Крым, полюбивший[2]

империю злую,над сиреневым телом твоим я склонюсь и в висок поцелую,Липнут клавиши, стынут слова, вот и музыка просит повтора:Times New Roman, ребенок ua., серый волк за окном монитора.

2005, 2014

«Этот гоблинский, туберкулезный…»

Этот гоблинский, туберкулезныйсвет меняя – на звук:фиолетовый, сладкий, бесслезный —будто ялтинский лук.В телеящике, в телемогиле,на других берегах:

пушкин с гоголем Крым захватили,а шевченко – в бегах.И подземная сотня втораяне покинет кают,и в тюрьме, возле Бахчисарая —макароны дают.Звук, двоясь – проникает подкожно:чернослив-курага,хорошо, что меня невозможноотличить от врага.

Негрушкин