На край любви за 80 дней

Никто из нас не понимает, что это значит, а спрашивать не хочется, и мы послушно загружаемся в школьный транспорт. Лыжники складывают снаряжение на задние сиденья и не забывают погрузить бочку с пивом. Поскольку Стю выполнял обязанности и водителя, и гида, отдыхающие понятия не имеют, как добраться до курорта, но никто не жалуется. Трое мужчин тушат костер, набросав в него снега, и экипаж Долорес срывается с места, оставив грустно уткнувшийся в сугроб сломанный туристический автобус на произвол судьбы.

Видно, учебный округ Сикамус вынужден решать более насущные проблемы, чем новые амортизаторы для школьного автобуса, и через четверть часа мы вприпрыжку доезжаем до туристического центра. Когда автобус въезжает на стоянку, я облегченно вздыхаю.

Занимается рассвет, а надпись на двери гласит, что центр открывается в девять часов, но всемогущая Долорес взмахивает волшебной палочкой, и не успеваем мы выйти из автобуса, как на стоянку въезжает легковушка. Оттуда выскакивает пара хихикающих девчонок лет по пятнадцать, не старше. Одна вообще в клетчатых пижамных штанах.

Несмотря на юный возраст, смешливые девочки знают свое дело. Они быстренько открывают кафе, и через двадцать минут мы сидим за столиками. Перед каждым – чашка с горячим чаем или кофе и плитка гранолы. Самый трезвый из лыжников уже сел на телефон и договорился о подъеме на местную горнолыжную трассу на горе под названием Серебряная Звезда. Туристы встречают новость бурной овацией, но когда Доминик достает свой телефон, выясняется, что для нас в этом нет ничего хорошего. Во-первых, Серебряная Звезда в другой стороне, а во-вторых, ни один из нас не умеет стоять на лыжах.

Последние лыжники загружаются в подъехавший автобус, а мы с Домиником остаемся в туристическом центре, благоухающем печеной сдобой. В зале очень тихо. Я искоса поглядываю на своего спутника, который смотрит в сторону кухни, точно гончая, почуявшая дичь. Я уже привыкла: если где-то вкусно пахнет, виновником этого обычно является сам Доминик.

После прощания с Сумайей и ее родными мы не обменялись и парой слов. Перед бесславным окончанием поездки на автобусе с горнолыжниками я, должно быть, проспала часов пять или шесть. Теперь адреналин выветрился, меня подташнивает, и я страшно нервничаю.

Все это время, начиная с индийского поезда, я планировала доставить Сумайю к ее тетушке, а затем кратчайшим путем вернуться в Нью-Йорк. Чтобы помочь девочке, нам пришлось забыть о соперничестве и действовать сообща. Тем не менее на кону стоит работа моей мечты.

Почувствовав взгляд Доминика, я моргаю: вновь становится не по себе.

– Ни автобусов, ни поездов, – говорит он. – Насколько я понимаю, осталось одно.

За стеклянной дверью виднеется пустая стоянка, окруженная грязноватыми сугробами. Ни единой машины. Даже такси нет. Ник встает и забрасывает на спину рюкзак.

– Едем автостопом, – говорит он.

Делать нечего. Я хватаю чемодан и выхожу вслед за ним на улицу. Несмотря на мои корыстные соображения минуту назад, меня вовсе не прельщает перспектива голосовать на пустой горной дороге в одиночку.

– Я никогда не ездила автостопом, – бормочу я, семеня через парковку за своим длинноногим спутником.

– В этом путешествии нам многое приходится делать в первый раз, – улыбается он через плечо.

К туристическому центру идет удобный съезд с магистрали, но автомобили проносятся мимо на высокой скорости – большей частью это мощные длинные фуры с шестнадцатью колесами или даже больше. Никто не останавливается. Каждая проносящаяся мимо машина обдает нас ледяным ветром, и я моментально промерзаю насквозь. Десять дней тому назад я изнывала от жары в Индии, и теперь апрельская стужа Канады кажется мне совершенно невыносимой.

– Ты дрожишь, – говорит мне на ухо Ник. – Встань за мной, я прикрою тебя от ветра.

– Ты слишком худосочный, чтобы защитить меня от ветра, – говорю я, но все же прячусь ему за спину.

Он с улыбкой оборачивается.

– Вообще-то, мне больше нравится слово «стройный» или «спортивного телосложения». Но учитывая, что я потерял за это путешествие не меньше пятнадцати фунтов, постараюсь не слишком обижаться.

– Я бы ни за что не обиделась, если бы меня назвали худосочной, – смеюсь я. – Наверное, это девчачье.

Доминик поправляет лямку рюкзака.

– Вот уж тебя худосочной не назовешь, – говорит он, сгорбив плечи под порывом ветра от проходящего грузовика. – Ты скорее…

– Спасибо, – ворчу я. – Скорее какая?

Выражение его лица неуловимо меняется.

– Я хотел сказать «упитанная», – говорит он, – но возможно, это звучит слишком наглядно?

Я изо всех сил стараюсь сохранить невозмутимое лицо. Меня никто в жизни не называл упитанной, и я в растерянности. Обижаться или нет? Я склоняюсь к мысли, что это слово означает «жирная», а придумали его женщины, которые обладают большим самоуважением, чем я.

– Я не против, – бормочу наконец я.

Доминик облегченно вздыхает, и его сомнительный комплимент согревает меня чуть ли не целую минуту, пока я прячусь за худосочным щитом.