Читаем На краю государевой земли полностью

Да, да, там, на вершине горы, возвышался огромный крест. Стоял над перевалом он, был рублен из сосны, грубый, тяжелый и массивный. Он виден был издалека всем путникам, идущим этим волоком на море Ламское. Здесь пролегал известный всем путь. Была широкая тропа, вся вспахана копытами оленей. Вела она одних скитальцев на восток, встречь солнца, других закаты манили за собой с чего-то. По ней ходили все: оленные тунгусы, кочуя к морю, то подаваясь дальше от него в тайгу и горы; ходили казаки московского царя, а то и робкий юкагир мелькнет на перевале, ведя с собой цепочкою оленей. Всех их встречал и провожал вот этот Крест, безмолвно стоя на вершине. Он издали тянул к себе всех путников. Одних он успокаивал, вселяя стойкость в усталые их души. Тогда уверенней ступала их нога на землю здесь, в этом неведомом пока краю. Другим же, наоборот, тревожил сердце он, сулил им перемены с приходом сюда непрошеных людей…

И здесь, на перевале под Крестом, Федька тоже дал отдых казакам еще на один день. Затем их путь пошел на Ламу. Еще неделя хода, вот это уже точно знали казаки.

— Неделя до моря, до острога!..

Когда же они спустились в верховья Урака, то там, в речной долине, пошли глубоким снегом. Вот там-то запотели все. Путь торный здесь никто ведь не готовил им.

Потапка шел, пыхтел, роняя с носа капли пота. Он был здоровяком, но не выносливым.

— Крепись, крепись, старина! — шутливо подбадривал Гринька изредка его, скользя легко на лыжах. Бежал он впереди него. Но когда тот начинал отставать и этим растягивал цепочку казаков, и те спускали ругань на него, на своего десятника, тогда он бежал позади него, и так хотелось ему, порой, помочь приятелю, чтобы быстрее переставлял тот свои ноги длинные… Вот так они и шли.

Глава 24. Охотск

В Охотском остроге полк Федьки встретили с восторгом казаки, которые годовалили там. А как же: ведь смена им пришла.

— Ну, слава богу! — расплылся улыбкой Евдоким Козицын, казацкий пятидесятник, ведавший острогом, стискивая в крепком пожатии Федькину лапищу. — А то пишу, пишу Кутузову не в меру! Без подьячего-то! Сам за него! По нужде ради! Давай, принимай острог!

И он прищурил голубоватые глаза, хитринка в них мелькнула, мол, знаю, все знаю… О чем вот только?.. Он, безбородый и с овальным лицом, походил на молодицу. Но ростом он был выше Федьки и жилистей, чем он.

Так молча отметил Федька про себя. Хотя он не раз видел его в Якутске, но как-то бог не сводил их вот так вплотную, как сейчас.

— Погоди! Дай отдохнуть! На море Дамское сходить! А то сразу же — принимай!

— Да наглядишься! Еще надоест! Замерзло оно!

— Не-не! — запротестовал Федька, зверски уставший. Ему сейчас было не до того, не до приемки острога. Его, острог-то, он уже окинул одним глазом и заметил, что строить его еще да строить. Козицын уже начал было переделывать его, заложил новый, перенеся ближе к морю, в семи верстах от устья Охоты. Но на этом все и остановилось…

Река Охота здесь, у моря, сноровила. Она вильнула, пошла зигзагом, от моря, от его волн косой отгородилась. Сейчас она была закована и где-то дышит тяжко подо льдом. А по весне каждый год в половодье она зло затопляла весь острог. Поэтому Козицын и перенес его на место повыше.

Уже на следующий день Федька все же осмотрел острог, обошел вокруг него вместе с Козицыным.

Охотский острог был небольшим. В одну сторону он протянулся на 17 саженей, как раз от проезжей башни до приказной избы. В другую же сторону он был мерой в 8 саженей, все от той же башни до амбара. Сама башня была с четырьмя амбразурами, на два житья, под ней же были и ворота. В городовой стене стоял еще амбар, он был о двух житиях, да с нагороднями.

Федька зашел в этот амбар: там оказалась государева казна. Он споткнулся о парусину. Здесь же, под ногами, кучкой лежали молотки, наковаленка, тесла и греби… Все было свалено как попало и ржавело… Он выругался сквозь зубы: теперь за все это отвечать ему.

«Хлам!» — подумал он, вышел из амбара и огляделся.

Вон там, по виду, караульня. Рядом с ней стоит поварная изба для казаков. И тут же две избы под аманатов. На них видны висячие замки с пробоинами и уключинами. Значит, там кто-то сейчас сидит. Избу для казаков тоже легко было узнать по грязи вокруг нее. Вон выполз из нее казак, шатается, не то он пьян, не то спросонья… В другую сторону от поварной избы стояла третья изба. Та чистенькой была. Всем сразу становилось ясно, что в ней живут одни лишь приказные. И там же ему, Федьке, суждено было провести несколько лет в этом остроге… От башни шла острожная стена, она была косая и срублена не полностью. В ней был пролом, а здесь вот не хватает целого пролета… Да, острог дырявым был…

И Федька, сняв шапку, почесал свою кудлатую макушку, раздумывая, что делать сейчас. Летом, само собой, придется строиться. А зиму надо бы прожить. Пятидесятник, похоже, острогом не радел и спрос с него малый. Сдаст, сбросит с себя бремя. Ему же, Федьке, потом отвечай за недоделки.

— Ладно, принимаю! — согласился он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза