Под папирусами грунт по большей части был влажный: иногда просто сырая земля, а иногда вода покрывала лошадиные копыта. Тем не менее жеребенку Вихрю удавалось поспевать за матерью. Среди тростника прятались омуты – некоторые совсем небольшого размера, другие образовывали обширные лагуны. Шиллуки, хотя и неспособные видеть сквозь заросли, безошибочно обходили омуты или проскальзывали между ними. Колонне ни разу не приходилось разворачиваться обратно в поисках другого маршрута. Всякий раз, когда приходило время вставать на ночевку, Наконто ухитрялся найти поляну среди папирусов, где грунт оставался более или менее сухим. Воины готовили пищу, бросая в огонь связки сухих стеблей, и заботились о том, чтобы пламя не перекинулось на окрестные заросли. Лошади и мулы бродили среди луж со стоячей водой и щипали растущую в них траву и кустики.
Каждый вечер Наконто брал копье, заходил в один из прудиков и застывал, как охотящаяся цапля. Стоило большому сому подплыть поближе, как шиллук точным ударом копья нанизывал и вытаскивал из воды трепыхающуюся, бьющую хвостом рыбину. Нонту тем временем надевал себе на голову тростниковую корзину, сплетенную так, чтобы через щели между прутьями проникал взор. Потом спускался с берега и погружался в пруд таким образом, что на поверхности оставалась только замаскированная корзиной голова. Затем предельно терпеливо и осторожно подбирался к стае диких уток. Оказавшись достаточно близко, он хватал ближайшую птицу за ноги и утягивал под воду. Бедняга даже пискнуть не успевала, как ей сворачивали шею. Таким способом нубийцу удавалось добыть пять-шесть уток, прежде чем остальная стая успевала что-то заподозрить и поднималась в воздух, пронзительно крича и хлопая крыльями. Почти каждый вечер отряд лакомился свежей рыбой и зажаренной на костре дикой уткой.
Настоящим бичом для людей и животных стали кровососущие насекомые. Стоило зайти солнцу, как гудящие облака москитов поднимались с поверхности омутов, и воины жались к кострам, защищаясь в их дыму от атаки маленьких агрессоров. К утру у всех были опухшие лица, покрытые красными точками от укусов.
Минуло двенадцать дней пути, прежде чем появился первый больной с симптомами болотной лихорадки. Вскоре его товарищи стали один за другим падать жертвами этой заразы. Они страдали от страшной головной боли, их била дрожь, хотя стояла ужасная жара, а кожа их казалась горячей при прикосновении. Но Мерен не прерывал поход, чтобы дать им поправиться. Каждое утро здоровые воины помогали больным сесть на коня, а потом ехали рядом, чтобы не дать им сползти с седла. Ночью многие бредили в горячке. Поутру у костров находили мертвые тела. На двадцатый день умер командир Тонка. Солдаты положили его в выкопанную в грязи неглубокую могилу и поехали дальше.
Некоторые из заболевших поправлялись, хотя лица у них становились желтыми, а сами люди чувствовали слабость и изнеможение. Немногие, включая Таиту и Мерена, не поддались заразе.
– Чем скорее мы вырвемся из этих проклятых болот и их ядовитых туманов, тем быстрее вы выздоровеете, – подбадривал Мерен трясущихся от лихорадки воинов.
Таите он потихоньку признался:
– Я беспрестанно боюсь, что если шиллуки заболеют или сбегут, то мы окажемся совершенно беспомощными. Нам не найти дорогу из этой жуткой трясины, и мы все сгинем тут.
– Эти болота – их дом, – успокоил его Таита. – Они не подвластны здешней заразе и не бросят нас.
По мере продвижения на юг египтяне видели, как все новые поля папируса открываются перед ними, а затем смыкаются за спиной. Казалось, люди увязли в этих болотах, как мухи в меду, и никогда не смогут выбраться из липкой трясины. Тростник окружил их, взял в плен, душил. Тупая монотонность приглушала ум и угнетала дух.
Потом, на тридцать шестой день марша, в доступном для них поле зрения показались скопища темных точек.
– Это деревья? – спросил Таита у шиллуков.
Наконто запрыгнул на плечи к Нонту и встал во весь рост, без труда удерживая равновесие. Такое положение он занимал, когда требовалось бросить взгляд поверх тростника.
– Нет, древний, – ответил шиллук. – Это хижины луо.
– Кто такие луо?
– Едва ли их можно назвать людьми. Это животные, которые живут в этих болотах и питаются рыбой, змеями и крокодилами. Лачуги они строят на сваях, как те, что вы видите. Чтобы защититься от насекомых, луо покрывают тела грязью, пеплом и прочей гадостью. Они свирепые и дикие. Мы убиваем их, когда можем, потому что они воруют у нас скот. Похищенный скот луо угоняют в недоступные места, подобные этому, и съедают. Это не настоящие люди, а гиены и шакалы. – Наконто презрительно сплюнул.
Таита знал, что шиллуки являются кочевниками-скотоводами. Они очень любят своих животных и никогда не убивают их. Вместо этого шиллуки бережно вскрывают вену на шее у скотины, собирают вытекающую кровь в калабаш, а потом залепляют ранку кусочком глины. Кровь они смешивают с молоком и пьют.
– Вот почему мы такие высокие и сильные, такие могучие воины, – поясняют шиллуки. – Вот почему болотная лихорадка нас не берет.