— У себя в квартире, — вздохнул Браницкий. — Может, переберемся в гостиную?
Яна кивнула. Они снова сели в кресла.
— И ничего не слышали?
— Нет, — решительно произнес Браницкий.
— Я уверена, что вам известно что-то об убийстве, — Яна вперила в него пристальный взор.
— Вы меня подозреваете? — с вызовом спросил Браницкий.
— Пока нет, — невозмутимо ответила Яна, — просто прошу помочь. Я ведь экстрасенс, вы думаете, я просто так заинтересовалась вашим хобби? Я «видела» вас и Галкину в вашем загородном домике. И эту книгу, — Яна повернулась в сторону арки, — тоже видела. Была весна, вы рисовали обнаженную Женю, на столе лежал Рютбеф. У вас ведь есть дача?
— Есть, — озадаченно глядел на Яну Браницкий, — только что это доказывает? — собрался он.
— Ничего, но вы ведь любили Галкину и ревновали ее к Антону, поэтому и сказали в прошлый раз, что он ей не пара. Ведь так?
— Ну и? — в глазах Браницкого мелькнула тень презрительной насмешки.
— Что вы знаете об убийстве? — не унималась Яна.
— Послушайте, — поморщился Браницкий, но ему не дал закончить фразу телефон.
Он лихорадочным движением снял трубку.
— Да, — едва не крикнул он, — да… — его брови запрыгали, лицо исказила гримаса неудовольствия. — Нет… Подождите, я возьму трубку в спальне. Я отойду на минутку, — бросил он извиняющийся взгляд на Яну, — а вы тут трубочку положите, я крикну.
Яна кивнула. Браницкий исчез в коридоре, куда выходила дверь спальни. Здесь почему-то он воздержался от реализации архитектурной концепции Корбюзье. Он крикнул «кладите», и Яна положила трубку, после чего поднялась и, сгорая от любопытства, на цыпочках подошла к двери, за которой Браницкий с кем-то разговаривал по телефону.
— Нет, не сегодня, я устал. Завтра… давайте все завтра обсудим, — бубнил он, — и, может, завтра все и решим. Сколько? Ага, — он задумался на секунду. — Нет, я не могу вот так решиться. Да-да, хорошо.
Яна отпрянула от двери, услышав, что Лев Сигизмундович положил трубку. Она быстро вернулась в кресло и сделала вид, что разглядывает свой маникюр.
— Извините, — виновато улыбнулся Браницкий. — Не успел приехать, а уже требуют… Коллега с работы, — снова улыбнулся он.
Желание скрыть что-то, утаить придавало его улыбке фальшивый, подобострастный оттенок.
— Лев Сигизмундович, я ведь все равно все узнаю, — покачала головой Яна.
— Узнавайте, — рассмеялся он, — как вы сказали, вы ведь — экстрасенс, вам и карты в руки!
— Ну что ж, — Яна поднялась, — спасибо. Насчет карт это вы точно подметили, хотя и случайно. Думаю, это не последняя наша встреча. Да, кстати, — придумала Яна последний ход, — я ведь вчера видение имела. Вы лежите с простреленной грудью на полу в вашем домике, у вас в руке пистолет… Глаза открыты, кровь растекается по ковру, быстро впитывается… Огромное красно-бурое пятно на желтовато-коричневом ковре. Поэтому я к вам и пришла.
Яна тяжело вздохнула, разыгрывая скорбное сожаление.
— Что-о-о?! — выпучил глаза Браницкий, — вы — колдунья… Бр-р-р… Бред какой-то… Типун вам на язык!
Яна иронично улыбнулась и вышла на лестничную площадку. Войдя в первое попавшееся кафе, она заказала кофе и достала из сумочки карты. У нее было такое ощущение, что она близко подобралась к разгадке. Пока готовился ее кофе, она попробовала поработать с картами. Перебрала все, но ни одна не отозвалась на ее мысленные усилия. Тогда Яна положила перед собой «Джокера», по-приятельски улыбнулась ему.
Эта улыбка, фамильярная и добродушная, напоминала жест пальцем, когда друг шутливо грозит другу, предупреждая, что так или иначе достанет его. «Джокер» требовал в два раза меньше усилий, чем работа с остальными картами, а потому у Яны была надежда, что он откликнется на ее призывы. Действительно, Яна почувствовала ладонью знакомое вибрирующее тепло. Она думала о Браницком, о том, кто ему звонил, вообще обо всей этой ситуации, которая, знала она глубинным внутренним чутьем, должна не сегодня-завтра окончательно проясниться.