На круги своя

Продавать уже было нечего, но так далеко мои планы не простирались: я знала счет оставшимся дням. Заблаговременно приготовленное платье, обувь и белье лежали в пакете на видном месте. Там же находился паспорт и медицинская карточка. Расчет был прост: если исход не заставит себя долго ждать, придет естественным образом — я это почувствую, я уже начинаю чувствовать его приближение, — то моя последняя осень уже позади. Если же жизнь задержит меня и нависнет полным безденежьем и нищетой, то к пакету с одеждой и документами будет приложено письмо. Аналогичное письмо будет вброшено в почтовый ящик. Дверь ванной комнаты останется открытой. Там уже приготовлена красная простыня, чтобы не создавать контраст, и пистолет. (Да, я его оставила с прежних времен, когда следовали заботиться о собственной безопасности).

Ну, это будет потом. А сейчас надо присовокупить к сбережениям купленные только что доллары. Потянувшись за сумочкой, почувствовала сладкий укол надежды, промелькнула мысль: «А, может, утрясется? Может, сладится долгая жизнь?» Но тут же исчезло и ощущение, и мысль от пронзительного понимания — неоткуда.

В сумочке лежали рубли и пятьдесят долларов. «Сотенной» банкноты не было. Я растерялась, не могла ничего понять. Что случилось? Может, показалось. Порылась еще и еще раз в лежащих там бумагах, проверила кошелек, карманчики. Неужели я купила только пятьдесят долларов? Тогда должны быть еще рубли. Или нет? Я схватила покупюрную опись от Гаврика: сумма была такой, что позволяла купить сто пятьдесят долларов. Еще раз пересчитав деньги, сложив, разделив и отбросив, пришла к выводу, что «сотенная» купюра должна быть, она была-таки мною куплена. Но куда она исчезла? Память прокрутила события почти поминутно, я увидела лица Славика и Дана, смущение одного и кривой оскал другого. Спокойно, — внушала я себе. Итак, было две банкноты, которые дал мне Славик. «Сотка» не вызвала сомнений, а «пятидесятку» я терла и разглядывала, отложив все в сторону. Далее. Славик сначала отказался заменить купюру, а затем, пока я возилась и сопела, засмущался и вышел. Та-ак. А Дан? Он с радостью выполнил мою просьбу, и при этом неестественно, натянуто улыбался. Стоп! Я поспешила спрятать именно эту бумажку, а ту, другую, «сотенную», оставила на отлетном столике. Или она упала от потока воздуха, поднятого резкими движениями Дана.

Сломя голову, не одеваясь, я выскочила из дому.

— Дан, — выдохнула, вбежав.

Оба кассира были на месте.

— Что такое? Я вам поменял потертую бумажку, как вы просили, — резко ответил он, предупреждая мои претензии.

— Поменял, поменял. Но я же забыла «сотку» на вашем столе. Дан, я точно знаю, что забыла ее здесь. Отдайте. — Я постучала по столику.

— Что-о? Ану, вали отсюда, тетя! Видал? — угрожающе спросил он у подельщика.

— Она могла от ветра упасть на пол. Посмотрите, пожалуйста, — еще на что-то надеясь, просила я.

— От какого еще ветра?

Я замялась, мне не хотелось напоминать ему о резких, воровских движениях, когда он схватил потертую банкноту.

— В это время Славик как раз выходил на улицу, — попробовала я объяснить исчезновение купюры возможным сквозняком.

Как по команде оба кассира наклонились, и какое-то время всматривались в темноту под столами.

— Нету там ничего. Иди, говорят тебе, отсюда! Видали мы тут таких, — снова прикрикнул Дан.

Я не уходила.

— Зачем вы так, вы же меня знаете. Разве я похожа на мошенницу? Дан, это для меня очень большая сумма, поверьте. Отдайте, прошу вас.

— Женщина, идите домой, и ищите там свою «большую сумму», — он вновь перешел на «вы», затем поднялся и вышел из своей каморки. Он готов был вытолкать меня силой. Не допускать же до этого! Но и отступать я не могла.

— Хорошо, я подойду к концу дня. Может, при подведении итогов у вас проявится лишняя «сотня».

— Конечно, подходите, — смилостивился Дан.

Дома я заново перерыла сумочку, перебрала каждую бумажку, каждую записку. Тщетно.

В уставшем, измученном сознании прокручивалась пленка сегодняшних событий, снова и снова возникали лица кассиров обменного пункта. Я подумала, что первая «полсотенная» купюра была фальшивой. На ней, видимо, «прокололся» Славик, с кем не бывает. И он же пытался сбыть ее мне. Моя возня с этой купюрой действовала ему на нервы и он, не выдержав, вышел. Понятно, что Дан был не просто мрачен, а зол на Славика, ведь они поровну делили ответственность. Хоть для них это была не бог весть, какая сумма, однако, повод для мрачности имелся. Видимо, чтобы досадить Славику, лишний раз проучить его, показать, что влипнуть в неприятности легко, а выпутываться — стоит усилий, Дан без возражения заменил мне купюру. А забытые мною или свалившиеся сто долларов забрал себе с полным убеждением, что судьба послала ему заслуженную удачу.