На крутой дороге

За всю дорогу Груня впервые видела ее такой. Все невзгоды, все тревоги словно отлетели от Надежды в эту минуту, и она жила сейчас только одним — замирающим эхом этого необыкновенного смеха.

Смех вспыхнул снова. Вспыхнул задорно, игриво, прерываясь девичьим шаловливым визгом, словно там заигрывала со своим любимым сказочная лесная русалка.

— Ох, даже сердце зашлось, — прошептала Надежда.

— Чего ты?

— Так только Зина смеется.

— Зина? — оживилась девушка. Она уже слышала от Надежды о подруге, которой удалось выехать из опасной зоны окопов с какими-то военными.

— А давай покричим, — загорелась Груня.

— Да ты что? Людей смешить? Разве это может быть она?

— И я не сомневаюсь, что не она. Но ведь там люди. Понимаешь, люди! С тех пор как мы торчим в овраге, это первый человеческий голос. Они нам помогут!

— В самом деле! — ухватилась за эту мысль Надежда. И, приложив ко рту ладони, закричала: — Ау-у!

— Помогите! — подхватила Груня.

И, уже не сговариваясь, в один голос затянули:

— Спа-си-те!!!

Они позвали еще раз и прислушались. В ответ только эхо ходило по лесу: «Э-э-э!» Никто на их зов не откликнулся. Далекий чарующий смех замер, словно они своим криком вспугнули лесную русалку.

— Чего это вы тут раскричались? — с топором в руке к ним бежала испуганная Дарка. А когда разобрала, в чем дело, ошпарила обеих жгучей словесностью, потом рассмеялась: — А я подумала, что вас тут черти разрывают.

Однако оживления хватило ненадолго. Смеркалось, а помощь все не приходила. Над шпилем отдаленной горы Груня приметила облачко. С виду оно совсем небольшое, лишь чуть взвихрено, но местные хорошо знают, что это означает, и Груня с тревогой сказала:

— Плохи наши дела, девчата. Вон, видите? — кивнула она на облачко, которое разрасталось и темнело на глазах. — Через час тут такое поднимется!.. Давайте хоть немного дровишек заготовим, не то за ночь окоченеем.

Вскоре, как и предсказывала Груня, небо затянуло черными мохнатыми тучами. Стало темно. Ветра еще не было, но лес уже полнился жутким, подвывающим гулом. Но вот поднялся и ветер. Искрами чирканул мороз, острым, словно соль, снегом посыпало с высоты, и завертело, заклубилось все холодной мутью.

Солдатки разводили костер, который вряд ли бы согрел их до утра, но, к счастью, сквозь мутную мглу прорезался свет фар. Машина, полная бойцов, запорошенных снегом, круто затормозила у огня. Из кабины выскочил лейтенант в шлеме танкиста:

— Что за люди?

Надежда объяснила.

— Так, выходит, это вы кричали «спасите»?

— Звали на помощь.

— Фу-ты, диво какое, — добродушно усмехнулся лейтенант, — а мы и слышали, да подумали, что кто-то шутит. Вот что значит женское сердце!

— А при чем тут оно?

— Да, видите ли, есть там у нас одна синеокая. Если бы не она, замерзать бы вам здесь… А она как пристала к начштаба — пошлите да пошлите кого-нибудь, чует мое сердце, там люди гибнут. Видите какая. А вы спрашиваете — при чем тут сердце.

Лейтенант присел у огня, закурил и, словно забыв, зачем приехал, принялся философствовать:

— Знаете, я уже не раз был в переделках. И в танке горел, и окружение испытал. Бывало, только меня где-нибудь по-настоящему прижмет, так мать места себе не находит. Ночами не спит. Нет, что ни говорите, а наверное, еще ни один психолог не разгадал тайну женского сердца…

Надежда тоже на какое-то мгновение забыла, что надо спешить. Воин со знаками лейтенанта пробудил в ней особенное волнение. Уже в одних этих знаках заключалось что-то близкое и родное. В памяти сразу же встал ее лейтенант, тоже прошедший через окружение. Загляделась на чуть застенчивое и улыбчивое, такое же, как и у Василя, лицо молодого, но уже бывалого воина. И даже эти его размышления о чуткости женского сердца находили теплый отклик в ее душе.

Машину вытащили не сразу. Бойцов прибыло немало, но она так прочно засела в кювете, что пришлось долго поморочиться. Поздней ночью, усталые и закоченевшие, прибыли они в расположение части.

Женщин сразу же проводили в столовую.

— Пойдемте погреемся, — хлопотал доброжелательный лейтенант. — Прошу, вас, прошу, Надежда Михайловна, — оказывал он ей особое внимание.

За время возни с машиной они нашли общий язык и прониклись взаимным уважением. Он успел рассказать, что у него на Кубани осталась такая же, как и Надя, кареглазая, которую он нигде, даже в бою, не отпускает мысленно от себя. Так что, когда в столовую пришел начштаба — а он завернул сюда, как только ему доложили, кого именно выручили солдаты из беды, — лейтенант уже знакомил его с Надеждой, как с давнишней своей приятельницей.

Внешне начштаба резко отличался от лейтенанта. Если на лейтенанте и шинель, и все обмундирование были словно бы с чужого плеча, то мундир капитана сидел на начштаба как влитой. Военная выправка, казалось, была у него врожденной.