На крутой дороге

Где-то близко порыв ветра с силой рванул деревья, как будто на них что-то свалилось. И снова все стихло. И вдруг опять, с еще большей силой, рвануло еще и еще раз, а через минуту душную напряженную тишину разорвал раскат грома.

Днепровским порогам — отрогам далеких Карпат — вообще свойственны ветры и внезапные бури. На этот раз буря разразилась с такой страшной силой, как будто Днепр не стерпел вражеской блокады, раздробил пороги и с неистовым грохотом катил их сюда, чтобы уничтожить все на своем пути.

Почти вслед за первым порывом ветра взмыла вверх ракета. Вода вспыхнула кроваво-лиловым отблеском. Вместе с ракетой на том берегу заблестели язычки пламени, и вокруг Надежды что-то густо зашлепало по воде.

Все это произошло так внезапно, что в первое мгновение она не сообразила, что это значит. Она стояла на камне по грудь в воде, и первое, что бросилось ей в глаза при свете ракеты, — это темно-серая стена бури, которая с грозным грохотом двигалась по Днепру, поднимая перед собой огромную волну.

— Ложись! — вместе с выстрелом прозвучало с берега.

Надежда упала и притаилась — лежать на воде она научилась еще в детстве. Красная ракета, дугой перечертив небо, падала, казалось, прямо на нее. Надежда с ужасом смотрела, как все ближе и ближе спускается яркий искрящийся сноп пламени, и только теперь поняла, что стреляют по ней.

Ракета, не долетев, погасла. Через миг, подхваченная волной и чьими-то руками, Надежда очутилась на берегу. Не успела она опомниться, как ее втянули в траншею, и кто-то заботливо стал укрывать полами своего плаща, защищая от холодного ветра. По вспышкам и беспрерывным взрывам она поняла, что между берегами разгорелась перестрелка.

— Тебя не ранило? — тревожился тот, кто укрывал ее.

— Нет.

— Молодец, Надийка. Ну и молодец! Если бы ты не удержалась неподвижно на воде, пока погаснет ракета, нас бы заметили. Весь огонь обрушился бы на насосную. Рома, где одежда?

— Вся мокрая. Иже-богу, совсем мокрая, — послышался растерянный ответ.

Одежду Нади, лежавшую на берегу, захлестнуло волной, и Надя заметила, как Рома тщательно отжимал ее платье. Но сама она еще не успела подумать о своей одежде, ибо внимание ее отвлек тот, кто так горячо заботился о ней, спрашивал, не ранена ли, хвалил, первым крикнул, когда она еще была в воде: «Ложись!» Кто это? Она, мокрая, раздетая, лежит у него на руках, а он, как ребенка, укрывает ее. Голос показался ей знакомым, в нем слышалось что-то родное.

Надежда повернула голову и в отсвете молнии увидела над собой лицо Сашка Заречного. Он, уловив это вопросительное движение, поспешно и виновато, словно извиняясь, начал объяснять:

— Меня прислали, Надийка, Жадан и Морозов. Знаешь, какие они. — И сразу же перешел на «вы»: — На помощь вам, Надежда Михайловна.

Надя дрожала от холода, но заметила это только теперь, когда почувствовала тепло его тела. То, что его сюда прислали, и то, что он первым кинулся спасать ее, и то, что заботливо согревал, и даже эта его наивная манера переходить с «ты» на «вы» — все это так растрогало ее, что захотелось плакать. В этот миг она совсем забыла, что сердилась на Сашка, избегала встреч с ним и боялась его ухаживаний, — сама потянулась к нему и обняла.

— Саша… Хороший ты…

«Какой же он в самом деле хороший», — думала Надежда. А в памяти сразу же, как и всегда при появлении Заречного, ожил Василь. Она льнула к Сашку, а ей казалось, что прижимается к Василю. Женское сердце размякло, растаяло: захотелось почувствовать себя маленькой, проснулась забытая уже жажда ласки.

Это продолжалось всего одно мгновение, но Заречный уже сжал ее и трепетными губами опалил лицо.

— Надийка… любимая… счастье мое…

Надежда испуганно откинулась. Ей стало страшно. Показалось, что Василь это почувствовал, — она все еще верила, что он жив, — все почувствовал, и его боль огнем передалась ей. Стало так страшно, что она, грубо оттолкнув Заречного, вскочила на ноги, забыв об осторожности, и скорее приказала, чем попросила:

— Рома, дай одежду!

Порыв холодной бури и горячая волна близкого взрыва швырнули ее на бруствер.

— Падай! — испуганно крикнул Рома. — Нельзя так. Мины стреляют, пули стреляют. Нельзя, товарищ начальник!

После того как он зарапортовался с паролем и после признания, что не умеет плавать. Рома чувствовал себя виноватым перед Надеждой и стал обращаться к ней только официально: «товарищ начальник».

Неизвестно, чем бы закончилась встреча Надежды с Заречным, если бы в эту минуту не появился Марко Иванович. Его появление сразу же стерло неприятный осадок от происшедшего. В присутствии дяди на душе у Надежды стало легче и спокойнее. Она почувствовала себя увереннее на этом тревожном, опасном берегу.