На крутой дороге

Этот юноша принадлежал к тем заядлым «фронтовикам», которые в первый день войны во главе с Миколой ходили в военкомат. И когда получил отказ, страшно возмущался: «Не хочу, не могу, иже-богу, не могу торчать тут тыловой крысой». Видимо, за это Хмелюк и уважал его.

Чем ближе подходили к Днепру, тем дальше оставался грохот. Теперь он слышался уже далеко позади. Создавалось впечатление, что немцы, прорвавшись к Хортице, обошли завод и бой идет уже в тылу, за заводом.

Вскоре их остановил окрик. Темнота скрывала постового, и только запах махорки, мокрой шинели и солдатского пота свидетельствовал, что он был совсем близко.

— Стой! Кто идет?

— Свои, свои. Не видишь? — выпалил Рома, Хотя в этой кромешной тьме сам не видел своего носа.

— Пропуск!

— Мушка! — храбро отчеканил Рома.

— Какая мушка? Пропуск!

Рома вспылил:

— Говорю ж тебе — мушка! Маленькая, черненькая, на конце дула сидит, чего тебе еще?

Но вдруг вся его воинственность пропала. Он знал, что пароль сегодня состоит из двух слов: «мушка» и «курок», но какое из них было пропуском, какое — отзывом, забыл.

— Ну, мушка, ну, курок — какая тебе разница, — попытался выкрутиться парнишка.

— Пропуск! — уже грозно повысил голос. Щелкнул затвор.

— Курок, курок, товарищ! — наконец осенило Рому. — Иже-богу, курок. Думаешь, не знаю?

— Отвечать следует четко, — смягчился голос в темноте. — Проходи.

Но тут Рома неожиданно сам перешел в наступление.

— Так я тебе и пойду. Ты отзыв давай!

— Мушка, — неохотно ответил постовой. — Папиросы принес?

— А как же.

— Вот за это спасибо, — подошел постовой и дружески похлопал Цыганчука по плечу.

Чувствовалось, что они уже не просто знакомы.

— А это кто с тобой? — спросил постовой.

— Это мои люди, — тоном командира промолвил Цыганчук.

— Сколько человек?

— Четверо мужчин и одна женщина.

— Про женщину должен предупреждать, а ну как словом согрешишь? — И уже вдогонку добавил: — Полковник ваш был. Приказал, чтобы ты его известил, как придешь. Он за бугром, на капе.

Надежда уже знала, что дядя Марко с его батальонами снова отозван на позиции. Теперь обязанности рабочих батальонов значительно расширились: днем они работали в цехах, а ночью выходили на подкрепление регулярных частей. И присутствие дяди в этом районе, рядом со станцией, подбодрило Надежду.

Бригада спустилась на берег и по траншее добралась до насосной. Когда-то чистенькая и опрятная насосная станция — Надежда всегда любила ее легкий шум над водой, особенно в тихие ночи, — теперь торчала на скале темная и мертвая. И Днепр раскинулся перед нею черный и неживой, лишь где-то в темноте между камнями чуть слышно журчала вода.

Ощупью обошли станцию, пробрались внутрь, наскоро проверили, целы ли моторы, и бесшумно на канатах, подобно альпинистам, спустились под скалу к водоприемнику. Спускались осторожно, без света, без малейшего шороха, чтобы не привлечь внимания немцев.

Враг был совсем близко. Он притаился на противоположном берегу, и его молчание действовало угнетающе. В эти минуты Надежда впервые ощутила то, что всегда чувствуют фронтовики, когда позиции противника неожиданно замолкают. Казалось, было бы значительно спокойнее, если бы стреляли: знал хотя бы, где враг, а так создавалось впечатление, что он уже прорвался в тыл.

Надежда спустилась под кручу и с ужасом увидела, как далеко от станции отошла вода. Храповики оказались на сухом месте и висели в воздухе. Теперь для пуска станции нужно было на воде строить дополнительный плавучий насос. Такую работу и в мирных условиях выполнить нелегко, а сейчас, под обстрелом, на глазах у врага, казалось совершенно невозможным.

Но другого выхода не было, и Надежда спросила:

— Кто умеет плавать? Надо дно промерять.

Рома виновато вздохнул. Он плавать не умел.

— Я умею. Я! — вызвались двое.

Однако Надежда сразу же передумала:

— Нет, я сама.

Промер дна и выбор места для насоса были делом чрезвычайно ответственным. От него зависел успех выполнения всего задания. Она быстро разделась и коротко приказала:

— Канат!

Если бы кто-нибудь со стороны наблюдал, с какой четкостью выполнялись ее распоряжения, подумал бы, что это группа хорошо сработавшихся людей. Все понималось почти без слов и выполнялось молниеносно.

Держась за канат, чтобы не отнесло течением, Надежда бесшумно погружалась в воду. Нервы ее были так напряжены, что в этот момент она даже не почувствовала — холодная вода или теплая. Каждый всплеск воды от неосторожного движения заставлял останавливаться и замирать. Она понимала: если враг заметит восстановление насосной, он не только не даст работать, но и совсем снесет ее. И у Надежды созрела мысль: храповики не трогать, пусть так и висят, окна тоже оставить разбитыми, чтобы создать видимость, будто насосная не действует.

Как нарочно, все дно вокруг оказалось неровным и илистым. Ноги вязли в иле, наталкивались на камни, покрытые скользкими водорослями. Надежда долго не могла найти нужную глубину. Приходилось много нырять. Бешеное течение порой отрывало ее и относило в сторону.