«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие

«Кабаков не так важен для искусства, как вам всем кажется! Кабаков мог бы стать совсем другим художником, более мощным, но он выбрал легкий путь, начав демонстрировать советские древности. Все его инсталляции, эти сортиры, эти кухни, – все это легчайший путь. Но я помню его «матрасные работы» – картины, написанные прямо на матрасной ткани, и в этом что-то было! Еще мне очень нравились его связанные с социальным измерением рисунки, все эти раскрашенные расписания уборки кухни. У меня даже было несколько таких работ, но все растерялось на дорогах мира. И в этих работах Кабаков был намного более оригинален и интересен, чем сегодня, когда он сдался на милость материала, сдался всем этим ручкам от сортира. К Кабакову я попал через Юло Соостера, который был не только другом Ильи, но и его соседом по мастерской. Юло, которого все тогда считали неосюрреалистом, был моим старшим товарищем. Мы быстро сдружились, видимо, сказалась некая общность характеров. Он старался меня как-то пристроить, в какие-то журналы, еще куда-то. Мы были близки до такой степени, что я даже посещал обеды в доме его тогдашней любовницы Веры. Собственно, так я попал к Кабакову, с которым у меня сложились отношения на равных, хотя я был моложе их всех лет на десять. В конце 1960-х художники только-только переселились на эти чердаки на Сретенском бульваре. Тогда это было такое неотстроенное пространство, куда надо было пробираться по каким-то доскам, но все были счастливы! Сидя на той знаменитой крыше, они словно парили над Москвой!»

Что же касается Анатолия Брусиловского, то он на публике о себе не распространялся, а лишь самовыражался.

Нацепит на себя, к примеру, какой-нибудь старинной работы шелковый халат с кистями да еще феску, чубук раскурит и в своем ателье посетителей принимает. Разговор ведет о материях сложных – о Зигмунде Фрейде, психоанализе, природе «симультанного творчества», но без унылых подробностей, бодро и даже забавно. В качестве иллюстраций – собственные шедевры, на десерт – антиквариат.

Работы Брусиловского, особенно коллажи, были выполнены тщательно, хитроумно, и вызывали интерес. Сам он заявлял их как знаковые системы ирреального порядка, где царствуют абсурдность, спонтанная ассоциативность и эротизм. Что же касается антиквариата, то уж здесь-то был действительно музейный уровень.

Посетители аж млели от восторга, просили разрешения еще прийти.

Однако в отличие от других художников андеграунда Анатоль принимал у себя не всех и не каждого. Например, Гукова в мастерскую к себе не пускал, а встречался с ним на дому, и всегда только по делу, ибо знал, что у Гукова антиквариат не ворованный, а «наивняк», т. е. приобретенный за бесценок у несчастных старух или алкоголиков, проматывающих остатки фамильного добра.

Незадолго до отъезда за границу знаменитого московского коллекционера Костаки, который, заявляя себя собирателем русского авангарда, опекал также и новое независимое искусство, смекнув, что место «первого мецената» остается вакантным, решил Брусиловский и на этой стезе себя заявить.

Купил он огромную картину никому не известного новгородского художника, человека тихого, мечтательного, непрактичного, и стал ее у себя выставлять, как новое слово в искусстве. Специальные посещения организовал: смотрите, мол, какой я удалец, как ратую за новые имена.

Саму покупку обставил «Брусок» по своему обыкновению с большим форсом. Повсюду раззвонил, что заплатил он за эту картину, как за «шедевр» национального искусства, в котором синтезированы «все достижения русской иконописи, а заодно и авангарда», неслыханную по тем временам сумму – пять тысяч рублей. А чтобы такой прожженный народец, как московские художники от андеграунда, в это поверили, даже короткий документальный фильм состряпал. Фильм назывался «Анатолий Брусиловский приобретает картину гения нового авангарда», и в нем главным образом был зафиксирован момент отсчета денег при оплате покупки.

Скоро другой слух по мастерским пополз – будто приезжал к «Бруску» Немухин и предлагал ему «трон» Костаки, причем и собственных картин за бесплатно дать обещал и других художников уговорить брался. «Забирай, мол, Анатолий в свои руки все это дело, представляй нас. Ты иностранными языками владеешь, в общении легок и изящен. А мы тебя всемерно поддерживать будем». Было это на самом деле или нет, сказать трудно, но тут пожаловал в гости как новоявленному Меценату сам Костаки. Осмотрел картину, повздыхал маленько, а затем и говорит: