На лунных островах

Сообщив эти политические, геологические и географические сведения об острове, коснемся его истории. Уже в пятидесятом году новой эры некий писатель Арриен, автор книги «Путешествие по Эритрейскому морю», впервые сообщил исторические сведения о Занзибаре. По словам этого путешественника, уже в те времена остров был торговым центром в Восточной Африке, куда заходили корабли различных народов: ассирийцев, индийцев, египтян, финикийцев, персов и арабов. Персы и арабы поселились на острове, смешавшись с местными народностями банту, в результате чего возникли современные племена вахадиму, ватумбату и вапемба. При этом арабы первыми начали колонизацию острова и обратили его население в ислам, в то время как персы ограничились созданием нескольких торговых аванпостов. В те времена все, у кого были дела в Восточной Африке, плыли на Занзибар, и остров достиг настоящего расцвета, когда с юга показались первые паруса европейских мореплавателей. С этого момента в истории Занзибара произошли серьезные сдвиги: сначала португальцы во главе с Васко да Гама, а затем немцы и англичане претендовали на владычество над островом до тех пор, пока после первой мировой войны он не приобрел свой современный политический статут[8].

Интересно, что в период арабского владычества Занзибар приобрел печальную известность как центр торговли товаром особого рода — черными рабами. С появлением французских колонизаторов на островах мадагаскарской группы и с проникновением испанцев в Южную Америку работорговля, существовавшая дотоле лишь в мелких масштабах, сильно расширилась. С Занзибара отплывали «дау»[9] с вооруженными людьми на поиски прибыльного товара, за который достаточно было заплатить несколькими ружейными выстрелами. После каждого набега на прибрежные деревни вместительные трюмы наполнялись несчастными пленниками.

Караваны негров, двигавшиеся из внутренних областей, сходились в главном порту побережья — Багамойо, что по-суахельски значит «место, где я оставил свое сердце». Оттуда рабов переправляли на Занзибар. Их выгружали в 16 километрах от города, на северном берегу, где лес подступал к самому морю и была пещера с родником. Маленькая бухточка окружена самым красивым на Занзибаре пляжем Мангапвани, о котором в туземной легенде говорится, что он белее всех пляжей острова, потому что омыт слезами тысяч несчастных. На рынках живой товар распродавался с аукциона, и настоящая биржевая котировка отражала соотношение спроса и предложения на человеческое мясо. Два века шла эта торговля, прежде чем падение спроса и возмущение европейского общественного мнения не положили ей конец.

Когда мы сошли на берег, воздух Занзибара был насыщен ароматом гвоздики, разложенной для просушки прямо на мостовых. Этот запах преследовал нас в узких и чистеньких переулках арабского города, поднимался к украшенным зубцами крышам, смешивался с запахом цветов, растущих на клумбах, наполнял базары близ порта, витал над листвой священных деревьев, в тени которых скрывались персидские, арабские и португальские могилы, образуя одно общее кладбище без определенных границ.

Прошло пятнадцать дней с тех пор, как на острове Медового месяца мы распрощались со Станисом, который уехал в Момбасу на поиски пресловутой шхуны. Поэтому мы были очень обрадованы, когда увидели его на пристани, весело машущего нам рукой. После краткого приветствия мы засыпали его вопросами. Сначала он отвечал уклончиво, чтобы помучить нас еще некоторое время неизвестностью, но затем уступил нашим настойчивым требованиям. Да, в Момбасе он нашел небольшую шхуну под командой английского капитана с экипажем из трех человек, длина — двадцать метров, максимальная скорость — от пяти до шести миль в час.

— Да не тяни! — подгоняли мы Станиса, возмущенные его преднамеренной медлительностью.

— Так вот, — продолжал он. — Я столкнулся с почти непреодолимыми трудностями, но в конце концов, переторговав две другие экспедиции и группу кинооператоров, намеревавшихся заснять фильм о дельфинах, одержал верх. Шхуна «Марсуин» теперь наша.

Последние слова были встречены криками радости, и, если бы не правительственные чиновники, явившиеся, чтобы официально приветствовать нас, мы, без сомнения, торжественно понесли бы товарища на руках. Все складывалось как нельзя лучше, и то, что наше пребывание на Занзибаре началось с благоприятных вестей, было расценено как хорошее предзнаменование.

Отведенное нам жилище находилось на окраине города, у зеленых полей для гольфа и травяного хоккея. Нам объяснили, что это бунгало — клуб, предназначенный для британских военных моряков, которые, посещая порт Занзибар всего один раз в год, пользуются им не слишком часто. Это было просторное строение с биллиардом и другими играми и с двумя пожилыми негритянскими «боями», сменившими наших прежних слуг. Что касается географического положения нашего жилища, то спереди простирались спортивные поля, слева — море, а позади — бунгало Ага-Хана, который, подобно британскому флоту, посещал остров всего один раз в год.