На маленькой планете

Солнце медленно оседало за тучу, непонятно откуда появившуюся, и был тот тихий, чуть грустный момент, который всегда возникает на переломе дня. Солнце зашло за тучу, и там, за тучей, происходило какое-то движение, казалось, что солнце попало в паутину, похожую на тучу. По улице и крышам домов мельтешила прозрачная светотень.

Где-то урчали машины, но думалось, что это урчание исходит от вымученного жарой дня.

— Как тепло, — сказал Герка.

Я оглянулся. Тетя Феня молчала, но тоже оглянулась на него и, подумав, сказала:

— Чем теплее, однако, тем лучше. Вот только картофь…

Скоро запрыгала на чайнике крышка. Тетя Феня стала накрывать стол, а Герка вышел во двор. Пират обошел Герку и, сев на задние лапы, вопросительно глядел на него.

— Идить кушать, — сказала тетя Феня.

Сели за стол. Глядя на Герку, я подумал, что он успокоился, что лицо его приобрело то мечтательное выражение, которое он любил, но только меня беспокоили глаза, блестевшие не от слез, а как-то сухо, как будто у него был жар.

Я насчитал шесть банок на столе с разным вареньем. Тетя засуетилась, встала, что-то вспомнив:

— Я забягу к маме Галкиной, скажу, что надо, а потом Марфе отнясу это, — она показала на узелок, — и в поликлинику загляну к соседке Марье, она ногу сломала, а муж ее в корма… корма… Фу, черт, в кормандировке…

Она была уже на крыльце, когда Герка сказал:

— Тетя Феня, а чулки у вас капроновые?

— Чего, — оглянулась она. — Порвались разве?

— Чулки-то? Капроновые, говорю? — повторил он.

Я его толкнул ногой под столом. Меня начинала злить его привычка спрашивать у людей обо всем, что ему вздумается.

— А-а, — отвечала она, — чулки-то? Они капроновые, заплатные только. Приезжала внучка, так хотела выбросить, а я полатала, а ведь и пригодились. А нельзя нам?

— Нет, — пробормотал Герка, заметив, что она покраснела. — Нет, не нельзя, а в общем-то интересно. Понимаете, в этом есть такое, ну как вам сказать…

— А ну вас, — махнула она рукой. — Пойду я.

Герка задумался, на его худосочном лице, желтом и жестком, появились снова розовые пятна, немые свидетели его молчаливых переживаний.

Было тихо. Пират не скулил. Я только сейчас заметил, что солнце село; небо млело и имело те чистые, прозрачные тона, какие обычно бывают вечером, и не заметишь с первого взгляда, как оно играет желтыми, розовыми и вишневыми тонами; низко по-над лесами расположились бугристые розоватые облака. Я бы ни за что не поверил, что ночью будет дождь.

— Какое мне варенье нужно есть? — спросил Герка.

— Это! — ткнул я в банку с вишневым. — Оно от любовных переживаний.

— А она модница, — все так же вслух сказал он сам себе.

— Что?

— Что ты сказал? — спросил Герка, поворачивая ко мне свое задумчивое лицо, раскрыв при этом рот и глядя на меня так, будто я должен проследовать в его рот.

Тетя Феня вернулась поздновато. Мы еще сидели за столом в потемках и молчали, слушая, как пел свою песню сверчок и как озабоченно ходил, гремя тяжелой цепью, Пират.

— Сидите? — спросила она, переводя дыхание и тяжело поднимаясь на крыльцо.

— Угу, — сказал Герка, — сидим.

— А душно на улке, — сказала она, — так душно, что трудно дышать. Это, однако, к перемене… И с Чембарки парит паром.

— А часто у вас так бывает? — спросил я.

— Засушие? Засушие-то часто. Годов, тебе сказать, два уже, так наша местность способлена, что часто бывают.

— Дело не в местности, — проговорил Герка.

— А в чем?

Герка молчал. Тетя Феня ждала ответа и тоже молчала.

— А в чем? — спросила она, включила свет. — Замолчь! — крикнула Пирату. — А ну замолчь! Говорят, на всю Пензынскую область нет дождя. А нет его, урожай рость не будет. Нет, не будет. Говорят, что и в Америке энтой и Японии еще то же самое, засушие на всю их землю. И прогнозы молчат.

— И прогнозы не обещают дождя, — сказал я.

Она села на стул и уставилась в открытую дверь.

Потемнело. Тревожно заходил воздух, стало прохладно, и неспокойно, и неуютно, так бывает перед грозой, когда кажется, что вот-вот настигнет тебя беда.

Герка зашагал по сеням, останавливаясь несколько раз подле тети Фени. Он хотел что-то спросить у нее, но не решался.

— Ты что? — не выдержал я.

— Аа-а, — махнул он рукой и ушел в горницу. Слышно было, как он там ходил и громко вздыхал.

Тетя Феня убрала со стола, накормила Пирата и долго сидела возле него и что-то ему говорила.

— Так одни и живете? — спросил я.

— Одна-то? Одна, — сказала задумчиво она и вздохнула. — Дочерей у меня — две. Одна в Пензу уехала и там замуж отдалась, а другая, другая замужем в Волчьем Враге, а я так живу. Одна-то? Одна. Чай, не очень-то приходится скучать, хоть и на пензии я давно. Марфа болеет давно, а Мариша Никишина тоже не в ладах со здоровьем, а в больнице соседка. Чай, не успеешь уснуть. Сама-то за всеми зараз не уследишь, а дадут слух, ну и…