На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

И бригадир стал прислушиваться к голосам, доносившимся из низу. Довольно большой шум, говор нескольких человек зараз окончательно смутили его. Казалось, что люди внизу будто обрадовались. Через несколько минут до Воротынского долетели слова, сказанные очень громко и весело:

— Не надо!.. Не бегай!.. Зачем упреждать. Хочу врасплох взять!..

Бригадир как ужаленный поднялся с кресла, вытянулся и слегка изменился в лице. Однако он не двинулся с своего места и пристально, пытливо стал глядеть в дверь. В ту минуту, когда в дверях показался высокий, стройный офицер, бригадир не сел, а почти упал снова в свое кресло.

— Простите, батюшка, что я не упредил… Ничего не писал… вдруг нагрянул… — вымолвил красивый молодой человек, быстро приближаясь с намерением расцеловаться.

Бригадир почти онемел от изумления и не мог ничего выговорить. Он десять лет не видал этого сына и, во всяком случае, не желал увидеть его так вдруг у себя в доме. Не дав себя поцеловать, он протянул руку, как бы отстраняясь от привидения. Молодой человек поймал и поцеловал эту руку и, не смущаясь, снова весело заговорил:

— Пришлось вдруг собраться… Сам не ожидал… Такие обстоятельства!..

Молодому человеку пришлось говорить все, что шло ему на ум, потому что отец молчал и только пристально глядел на него.

— Ну, что же!.. — выговорил наконец, как бы через силу, бригадир. — Родной сын!.. Что ж, не гнать же?.. Только так, врасплох. И не соображусь!.. Ведь не в отставке? Назад поедешь? Ненадолго?.. — как-то странно выговорил он, будто утешал себя надеждою на скорую новую разлуку.

— Нет, назад не могу… — беспечно и весело произнес офицер.

— Как не можешь?.. — ахнул Воротынский.

— Приказано из Питера выехать и не сметь больше въезжать в столицу.

— Это что?! — загремел голос бригадира на весь дом.

— Да такие обстоятельства, батюшка… После объяснюсь, теперь позвольте с дороги… чего-нибудь поесть… Голоден.

— Под судом, что ли?.. — беспокойно выговорил бригадир.

— Нет-с… зачем под судом!.. — расхохотался офицер. — Так, нашалил! Ну, рассердились, выслали. До Новгорода два ефрейтора провожали… Да вы не извольте беспокоиться, я себе выхлопочу прощение. А покудова позвольте у вас, в Москве…

— Покудова? Да ведь эти «покудовы» разные бывают… Ну, после. Ступай, обменись… Приходи. Покудова?! А?!

Когда офицер вышел раздеться и умыться с дороги, бригадир недвижно остался в своем кресле и выговорил сам себе:

— Тьфу, какая глупость!.. Да и ты, дурак, забыл, что двадцатипятилетний сын есть на свете! Как же теперь Акся?.. И опять тоже… на верх он зайдет… Да что же? Наплевать мне на всех!.. Да он знает!.. Чай, писали ему!.. Тьфу, какая глупость!.. Тьфу!.. — злобно плевался бригадир.

И, встав со своего кресла уж не важно, а быстро и нетерпеливо, он скорой походкой ушел в кабинет и позвал к себе лакея Федьку.

— Придет домой Аксинья Николаевна — скажи, чтобы прямо сюда шла. Да стереги ее за воротами. Проворонишь — убью!.. А энтому скажи, ну, барину молодому, что я почивать лег… Так всегда… до сумерек, мол, почивают… Понял?

— Понял-с…

— Ну, пошел.

И когда Федька вышел, бригадир снова шибко зашагал из угла в угол, потом через несколько минут остановился среди горницы и снова выговорил отчаянно:

— Тьфу же, какая глупость!..

III

Аксинья между тем сидела у мужа. Она, как и всегда, не могла досыта налюбоваться на своего Васю, наговориться с ним.

Свидания мужа с женой, обожавших друг друга, были редки. Бригадир был ревнив и неохотно отпускал одну из дома свою любимицу. Если бы Воротынский узнал о сношениях любимицы с мужем, то, вероятно, жестоко отомстил бы обоим. Он мог бы не только продать ее в чужие руки, но даже просто сослать на поселение, и весь хитрый план женщины был бы уничтожен.

Каждый раз, что Аксинья отправлялась на свидание к мужу, она выходила из домика обратно, убедившись, что на улице нет близко никого. Василий Андреев никогда не провожал жену. В доме Раевского было немного людей, да и те не знали Аксинью в лицо, а некоторые не знали даже, что Андреев женат.

На этот раз Аксинья пришла к мужу, как всегда счастливая тем, что повидается с мужем. Но, увидя своего дорогого Васю, она стала грустна.

Она заметила, что за последнее время, за две недели, что она не видала мужа, он еще более переменился, еще более постарел. Глаза его как-то ввалились и выглядывали так страшно, так злобно, что прежде она бы никогда не поверила возможности такого взгляда.

Она стала ласкать и уговаривать мужа, утешать тем, что срок освобождения близок.

— Вчера я опять говорила ему про деньги, — не нынче завтра он мне их даст.

Василий Андреев угрюмо махнул рукой.

— Давно слышу!.. скоро буду думать, что ты не его, дьявола, надуваешь, а меня морочишь!.. И зачем меня морочишь? — злобно, горько и в то же время насмешливо выговорил Андреев, — я ведь вам мешать не могу. Он бригадир, вельможа, а я холоп… Хамово отродье — как сказывают они… господа.

— Бога побойся… Что ты говоришь!.. — кротко выговорила Аксинья и грустно покачала головой, даже слезы показались у нее на глазах.