На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

Василий Андреев тотчас бросился к жене, стал целовать ее руки и просить прощения.

— Сидишь тут один, все думаешь о тебе, чего не приходит в голову… Ум за разум заходит!.. Все говорят, что я даже сильно постарел… Прости, родимая моя.

— Ну, да не долго, не долго… — заговорила Аксинья, — через неделю мы с тобой улетим в Питер хлопотать, просьбу подавать. Я с него триста рублей вытяну, а на все это дело более не нужно. Согласен ли будет барин твой на вольную за сто рублей?

— Согласен. За ним дела не будет. Он хороший, добрый. Он, может, и ста рублей не возьмет, может, всего каких-нибудь двадцать пять, только для виду, чтобы бумагу написать, что я откупился.

— Давай Господи… Ты подумай, Вася, — через неделю выедем, а через месяца два, может быть, и все дело закончится…

— Да, сказывают здешние подьячие, что хлопотать нечего… Что как только будет вольная, то я могу стребовать тебя от бригадира… По закону…

— Нету, нету… Не верь им, кровопийцам… Выйдет еще беда какая… Нет, как деньги будут, так сейчас в Питер, да там и останемся жить.

— Жить? Нет, извини… — вдруг странным голосом выговорил Андреев и быстро встал с своего места.

— Что ты! — изумилась Аксинья.

— Нет, назад поедем. Как будем вольными, сейчас назад поедем, сюда. Так я этого дела не оставлю! — вдруг захохотал Андреев таким ужасным хохотом, что женщина невольно вздрогнула.

— Что с тобой?.. Какое дело?.. Чего не оставишь так?..

Андреев прошелся раза два по комнате в сильном волнении, потом вдруг остановился перед женой, злобно глянул на нее и выговорил:

— Так ты полагаешь, что я так оставлю… что какой ни на есть старый хрыч возьмет у меня жену, будет с ней жить, а потом я освобожу ее да буду на него глядеть… Буду знать, что он здравствует!.. Нет, голубушка, прости… Этакие дела так не кончаются…

— Чего же ты хочешь?!

— Чего я хочу?.. — тихо вымолвил Андреев в стал как-то озираться в горнице, — Чего я хочу? — еще тише произнес он и нагнулся к жене… — Умертвить его!

— Бог с тобой, Вася! что ты!.. Что ты!.. — замахала руками Аксинья и закрыла ими лицо.

Трепет пробежал по ней и от слов, и от лица мужа. Он крепко схватил ее руки, отнял от лица, глянул в него и как бы в исступлении прошипел над ней:

— Жалко… Стало быть, морочишь!.. А?.. Жалко!.. Так я и его, и тебя вместе…

Аксинья заплакала.

— Ах, Вася! И впрямь, у тебя ум за разум заходит…

— А не жалко, так ты сама мне поможешь… А не пойдешь на это дело, так нам вместе не жить… Да ты не думай, что я теперь только так обозлился да вдруг надумал такое… Нет, я уж давно это порешил. Без этого нам не жить, не сходиться… Первым делом — справить мою вольную, вторым делом — тебя избавить, а третье делец самое мое сердечное, — будет моя расправа с твоим бригадиром. И только тогда буду счастлив, тогда только и буду тебя любить по-старому.

Аксинья понурилась, опустила голову и молчала. Андреев прошел несколько раз по горнице, остановился снова над женой и выговорил:

— Ну, говори… Что же молчишь-то? Говори… а то я невесть что подумаю… За кого оробела? За него, стало быть…

— Ах, Вася, Вася… А если раскроется? Узнают? Что тогда с нами будет?.. На волю, да и опять в неволю, да еще какую… В кандалы!.. В Сибирь!.. В каторгу!..

— Нет, голубушка, я хоть и ошалел от горя, но все еще в своем разуме. Не буду я таков олух, чтобы свой хвост ущемить. Какой же мне прок, коли я ухожу его, да сам за него себя и тебя в каторгу упеку… Нет, недаром я здесь дни и ночи коротаю, ворочаясь с боку на бок, да думаю. Я так задумал это дело, что никто, кроме тебя, не будет знать.

И Андреев передал жене подробно, как он убьет старого бригадира. Он рассказал все до мельчайших подробностей. Казалось, он предвидел тысячу случайностей, которые могли помешать ему или открыть следы преступления.

Женщина в ужасе слушала мужа и только тайно надеялась, утешала себя, что не допустит его до преступления.

На этот раз Аксинья грустно простилась с мужем и быстро побежала домой, так как времени прошло много и бригадир мог хватиться об ней.

Когда она приближалась к воротам дома, то Федька Деянов, стоявший на карауле, остановил ее и сказал, что Григорий Матвеич просит ее пройти прямо к нему в кабинет. Деянов особенно глупо ухмылялся. Аксинья тотчас заметила и поняла, что в доме случилось что-то особенное. Она испугалась не на шутку.

— Что случилось?.. Бога ради… — воскликнула она.

У нее явилась мысль, что старик вдруг, внезапно захворал, может, умирает и она не получит обещанных денег, останется крепостная, перейдет по наследству в другие руки и навеки будет разлучена с мужем.

— Ничего-с… Не извольте беспокоиться… Аксинья Миколаевна, ничего-с… — заговорил лакей, — самая смешная приключенья… А что собственно — сказать барин не приказал… Сейчас сами узнаете… Да не извольте тревожиться… Говорю, смеху подобное…

Аксинья несколько успокоилась, но быстро вошла в дом и направилась прямо к барину.

Воротынский, когда Аксинья появилась на пороге его горницы, тотчас заметил, что она сильно взволнована.

— Сказал тебе энтот чучело, что случилось? — сердито проговорил он.

— Нет. Что такое?

— Так не знаешь?