На небо сразу не попасть (Нельзя сразу на небо)

Оказывается, гаутпштурмфюрер, которые по неустановленным причинам защищал от рукодства своих евреев, имел на своей совести преступление против власти. Таким образом, он знал о том, что еврей-химик оборудовал в одном из котлов схрон, где находилась его жена, отец и семилетний сынок. Эсэсовец никогда не заговаривал об этих делах со своим химиком, и так продолжалось какое-то время. Однако в этот раз не было смысла погибать самому, а семью приговаривать к голодной смерти в схроне. Вернулись они вместе, а гестаповец отвёл их к углу большого двора. Тут возле дворовой кухни для погонщиков находилась глубокая яма, служащая когда-то местом для компоста. Первым сошёл вниз художник. Гестаповец выстрелил сходящему в затылок из карабина и так же поступил с помощником. Хуже было с семьёй химика. Старый отец дал себя застрелить без сопротивления, но маленький мальчик вцепился в отца и с плачем кричал: «Папочка, они нас застрелят?». Химик схватил пацана сильной рукой и стянул с собой в яму. Погонщики нам рассказывали, что он успокаивал ребёнка, говоря: «Не бойся, теперь уже будет покой».

Последней погибла жена химика, и перед тем, как погонщики присыпали их землёй, один из них, Федька, снял с еврейки лифчик. Ошарашенным крестьянам сказал, что женщина отстирает кровь и получит полезную вещь («bedzie miala pozytek»).

Гауптштурмфюрер в тот день больше не выходил из дворца. Погонщики нам говорили, что он пил. Нас в тот день на поле не били и не гоняли. Вернулись мы тоже раньше, чем обычно, и по одному ходили смотреть на место, где присыпанные песком лежали расстрелянные сегодня утром евреи.

14 августа

Почти весь день работаем в поле, а вечером нас закрывают в охраняемом доме. Вокруг этого дома ходит вооружённый украинец с армейской собакой. Работа на прополке буряков довольно тяжёлая и норму выполнить трудно. Во время работы голландцы часто нас бьют. Нельзя ни минутки отдохнуть, иначе голландец тут же пинает по плечам, по бокам.

В одном из маленьких дворцов имения размещена сельскохозяйственная школа гитлерюгенда. Это парни и девушки до 16 лет. Пацаны носят стилетики с чёрной или коричневой рукояткой. Нами, заключёнными, брезгуют и относятся к нам с презрением. Чаще всего работают на отдельнных участках, но бывает и иак, что работают вместе с нами. В таком случае им приказывают отзываться на наши обращения, а говорят они только по-немецки, хотя некоторым это не совсем удаётся. Среди них есть множество славянских детей, чьи родители приняли фолькслист. Однако есть между ними и дети райхсдойчей – сыновья и дочери немецких урядников, полицейских, военных. Как утверджает украинская дворовая служба, парни и девушки спят друг с другом и состоят в гитлеровских временных браках.

14 сентября

Сегодня во время полевых работ имел место не встречавшийся до того случай. Как обычно, во время работы Хелё лазил за нами и подгонял заключённых. В какой-то момент Хелё подошёл к группе работающих парней из гитлерюгенда и обратил их внимание на то, что они весьма лениво работают. Никто из них не ответил, но и никто не внял его замечанию. Тогда Хелё опять обратился к ним с обвинением, что они слишком медленно работают. На это кто-то из старших парней громко напомнил эсэсовцу, что его не для того поставили, чтобы надзирал на немцами, а лишь затем, чтобы наблюдал за работой заключённых. Хёло свалил парня, но тот не остался в долгу с ответом. С громким криком напомнил эсэсовцу, что член ГЮ является свободным человеком и не позволит, чтобы его кто-то унижал, и тем более не немец, а какой-то голланцец.

Сразу после этого Хелё ушёл с поля ивстал себе на меже. Курил одну сигарету за другой и держал нас в тот день до самой ночи, ещё долго после того, как ушла группа ГЮ.

25 сентября

Сегодня раненько, ещё то дого, как мы смогли выйти на завтрак, в дверях встали два немца с нашивками СД на манжетах рукавов. Огласили мою фамилию и фамилию Кайтка. Сказали нам забрать свои вещи и быстро выходить. На дворе стоял грузовик со знаками полиции, а возле неё толстый шеф и голланец Хелё. Нам обоим связали руки сзади и втолкнули в кузов.

Я заметил, что даже эсэсовцы из Угерска были удивлены таким поворотом дел. Грузовик выехал на шоссе, ведущее в Стрий. По приезде в город нас завезли не в тюрьму, а в совершенно другое место: в дом, который немного напоминал сарай, а немного – дирекцию полиции. Нас отвели вниз, в подвал. Там было несколько камер с открытыми дверьми. Нас впихнули в одно из этих помещений, а верёвки с нас сняли уже в камере. Кроме нас в камере был десяток и других людей. Все были поляками. От них мы узнали, что все они ожидают расстрела. Некоторые из них были заложниками, а остальных привели из тюрьмы. Вечером нам в камеру прислали ксёндза, который сказал, что будет исповедывать желающих. По-моему, четверо заключённых воспользовались исповедью. В камере нам дают хороше питание, и то – в довольно большом количестве. Нам сказали, что мы можем написать по одному письму семьям. Мне не особо есть, кому писать, так что я и не тороплюсь.

26 сентября