На острие ножа

Горизонтальная линия соединила две вертикальные черты. Буква «П». Он закончил. Он стоял в экстазе, в агонии. Грудь вздымалась. Кровь тремя струйками стекала по животу.

– ОП – обними палача, – сказал он, и его голос сорвался на последнем слове. Он направил окровавленный нож на изумленных зрителей, сделал несколько взмахов и указал им на Камрана: – Твоя очередь.

62

В воздухе витал запах крови. Жестокое видео от Грегора и самоистязание Хари вызвали волну безумия. Все, кроме Хуссейна и Биничи, сняли рубашки и вырезали на коже буквы ОП. Ритуально: новый нож, новая рана, новая связь. Ни душа, ни бинтов, ни антисептика не было. Кровь засыхала на телах и полу. Тридцать минут склад заполняли крики, стоны и удары в грудь – страх перед разоблачением был забыт благодаря тестостерону, адреналину и боли.

Хари был поражен тем, что он сделал, ошеломлен их реакцией. Камран взялся за нож, как только Хари предложил ему. И остальные быстро последовали за ним. Стадный инстинкт.

Нож Хари был острым, так что шрам будет аккуратным. И главное – он соскочил с крючка.

Рана у Грегора была намного больше, буквы крупные и кривые, словно писал ребенок. Но, разумеется, их красота никого не заботила. Коллинз вырезала буквы на левой руке. Она помахала Хари с другого конца комнаты и одними губами произнесла: «Ого!» Хари видел, что Биничи тоже в восторге. На его лице появилась блаженная улыбка.

Хуссейн же все еще сомневался. Хари понял, что его поступок ему понравился: единение, товарищество и подготовка к бою. Но на протяжении всей этой странной церемонии его взгляд постоянно возвращался к Хари. Вокруг него ходили залитые кровью люди, они подбадривала друг друга, но сам он почти не шевелился. Хари пугала его неподвижность.

К тому времени, как Хуссейн, Грегор и Биничи вернулись, чтобы поговорить с Хари, вся комната погрузилась в тень. Рыжий и Зубастый развалились на матрасах наверху, Татуированный и Камран расположились у стены и затеяли какой-то спор с Коллинз. Когда подошел Хуссейн, Хари собирался встать, но египтянин жестом велел ему оставаться на месте и сам сел напротив него, скрестив ноги. Биничи и Грегор остались стоять.

– Ловкий трюк, – кивнул Хуссейн.

– Это не было трюком.

Хуссейн покачал головой из стороны в сторону, словно взвешивая доказательства. Может быть, да, может быть, нет. Может, предатель, но может, и нет.

– Это ты так говоришь.

– Я же вам все рассказал.

– Да. И геройство твое тоже было впечатляющим.

– Это не было геройством.

Голова Хуссейна снова наклонилась. Может быть, да, может быть, нет.

– Посмотрим.

Хари физически ощутил тяжесть взгляда Хуссейна. Он выиграл время, но, может быть, ничего более. Хотя Биничи был на его стороне, его суждения тоже подвергались тщательной проверке.

Хуссейн снова достал фотографию. Милли и Амара. Ни тени улыбки. Он сложил ее пополам и положил в карман рубашки Хари.

– Вы остаетесь с нами, мистер Рой. Мы слишком близки к цели, чтобы что-то менять. И остальные хотят, чтобы вы пошли с ними. Они хотят обнять палача. Мы все можем обнять палача, – он похлопал по сложенной фотографии. – Но ты должен знать, что твои сестры тоже будут там. Я позабочусь об этом. Это моя страховка. И я лично встану за их спинами. – Хуссейн изобразил улыбку. – На тот случай, если ты все же решил нас обмануть.

63

Как только последние лучи пятничного солнца исчезли в окнах склада, Амаль Хуссейн рассказал собравшимся, где и когда произойдет атака и кто будет участвовать. Он пожелал всем спокойной ночи.

Но никто и не ожидал, что удастся заснуть.

64

22:34

Дон Хардин прижимал к плечу маленькую дочь и напевал, ходя кругами по гостиной. Она шмыгала носом, но, похоже, успокоилась. Он вдыхал запах младенца. Он справился. Дочь уснула, и жена тоже спала. Завтра много дел, и весь день его не будет дома, так что сегодня ночью дежурит он. Бутылочка с едой наготове, кровать в гостевой спальне разложена. На завтра тоже все готово: и одежда, и облачение. Он наденет шорты и футболку, чтобы дойти до собора, а уже там переоденется в рясу для службы и демонстрации.

– Демонстрация, – он сказал это слово вслух, примеряя его на себя. – Протест. Протестующий. Твой папа – протестующий, – прошептал он своей маленькой дочери. – Как тебе, а? – Он погладил малышку по голове. – Я знаю, что епископ будет цитировать мне святого Павла. Он любит его послание к римлянам: «Всякая душа да будет покорна высшим властям». А затем: «Противящийся власти противится Божию установлению». Какой же он напыщенный осел!

Телевизор освещал комнату, звук был отключен, но шли субтитры. В местных новостях показали короткий сюжет о мерах предосторожности, предпринятых университетом в связи с демонстрацией в четверг. Представитель администрации сказал, что доверяет полиции и хорошей репутации учеников. Трое мужчин, с лицами скрытыми тенью капюшонов, пообещали, что все запомнят этот день.

Хардин поцеловал дочь в лоб и, не отрывая глаз от экрана, пробормотал несколько строк из стихотворения Джона О’Донохью «Благословение», которое любил со студенческих времен: