На пепелищах наших домов

Анна открыла дверь и вошла в избу. «Булатовцы» двинулись за ней, последний – Баранов – прикрыл за собой створку, из-за чего они оказались в полной темноте. Старуха этого будто и не заметила, стащила с головы шаль, аккуратно повесила ее на вбитый в стену гвоздь и прошла дальше, в комнату.

Стараясь ни обо что не споткнуться и никуда не провалиться, Азат медленно пошел следом. За спиной что-то щелкнуло, и помещение осветил луч ручного фонарика.

Башкир обернулся, прищурился, чтобы свет не резал глаза. Лейтенант слегка сдвинул луч в сторону и улыбнулся. У Азата и самого фонарь имелся, но воспользоваться им он почему-то не додумался.

Следующая комната оказалась освещена только парой лучин, закрепленных в странного вида щипцах над пластиковым тазом с водой. Анна села за стол, положив руки на изрезанную ножом деревянную поверхность. Сейчас, когда луч фонаря выхватил из темноты ее лицо, стало понятно, что женщина была никак не моложе восьмидесяти.

Но даже старость не могла являться причиной ее уродства. Дело в другом: огромный, занимающий почти половину лица нос, плавный переход в шею без как-либо выделяющегося подбородка, уши странной формы, будто у дагестанского борца, только вот вряд ли эта женщина когда-либо занималась боями. И большое, сантиметров пять в диаметре, родимое пятно на щеке.

– Анна, мы от Ислама, – сказал Азат на татарском. – По поводу Алеши. Он просил нас помочь с этой ситуацией.

– Чаю будете? – прокаркала она вместо ответа.

– Можно, – вздохнул башкир, предчувствуя, что в этот раз разговор будет еще труднее.

Женщина встала и побрела куда-то в угол. Вернулась она с тремя стаканами, поставила их на стол, уронив один, но тут же поправила его. Принесла белый чайник с узорами из цветов и листьев, разлила из него какую-то темную жидкость и разбавила из другого, порядком закопченного. Жестом предложила угощаться и уселась на свое прежнее место.

Башкир взял кружку, которая оказалась теплой на ощупь: видимо, женщина вскипятила воду не так давно, принюхался. Пахло странно, дрянью какой-то вроде веника, и еще немного хвоей. В том, что это не настоящий чай, Азат не сомневался, откуда ему тут взяться, а по поводу разумности того, чтобы пить какую-то гадость неизвестного происхождения, имел вопросы.

Сначала подумал достать радиометр и поднести к вареву, но отказался из-за очевидной глупости этой затеи. Если старуха решила отравить незваных гостей, то никакой прибор наличие яда не покажет, и на вкус его распознать не получится.

Но задержал дыхание и сделал глоток, готовый в любой момент выплюнуть выпитое, если почувствует неправильный привкус. Скривился. Без сахара дрянь, конечно, жуткая, но он ощутил удивительный прилив бодрости. Остальные тоже попробовали. Баранов с любопытством, лейтенант очень настороженно.

– Так что с Алешей-то? – спросил башкир.

– С Алешенькой? – дребезжащим голосом спросила старуха, наклонив голову. – Это мой сын. Да. Он хороший мальчик. Вы хотите забрать его у меня?

– Нет, – помотал головой Азат. – Ислам сказал, что местные его не любят и хотят… Избавиться от него. Нам нужно какое-нибудь бревно и несколько тряпок. Мы вынесем его в пустырь и спалим. Остальные подумают, что мы убили и сожгли Алешу, и отстанут от вас.

– Я не отдам его вам. – Голос Анны не выражал никаких эмоций. – Выпейте чаю и уходите. Он хороший мальчик, он никого не трогал.

– Мы не хотим его забирать. – Башкир нахмурился. – Мы хотим вам помочь, чтобы остальные подумали, что Алеши больше нет.

– Нет, нет. – Она будто не понимала, что ей говорят. Хотя, может, так и было.

Полоумная старуха отказывалась идти на контакт. Башкир внезапно почувствовал дикую злость на самого себя. Он должен семью спасать, а вместо этого как идиот сидит и разговаривает с сумасшедшей бабкой по поводу мутанта, которого она считает своим сыном.

Азат глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и предпринял очередную попытку:

– Анна, вы меня понимаете?

– Нет, Алеша хороший. И он никакой не мутант, он мой сын.

– Похоже, это надолго, – вставил Баранов, огляделся в поисках места, куда можно присесть, и не нашел ничего лучше, чем приземлиться в старое кресло с темной обивкой.

Что-то жалобно хрустнуло. Башкир повернулся, уже догадываясь, что произошло: Леха вскочил с места, будто сел на битое стекло, наклонился и поднял то, что принял за подушку. Размотал ворох тряпья и извлек на свет божий странного вида гуманоидное существо, уложил его на сиденье.

Староста был прав – иначе как уродцем его назвать не удавалось. Странная вытянутая голова, формой напоминавшая зуб или башню, огромный распухший живот, непонятные костяные наросты на груди. Ручки и ножки тонкие, словно спички. Насчет глаз слова Ислама проверить оказалось невозможно: сейчас они оказались закрыты складками век, как бывает у маленьких, только родившихся детей. Но ведь этому-то уже двадцать лет.

Будто этого было мало, Баранов поднял с сиденья маленького вырезанного из дерева конька. Игрушка оказалась цела, значит, хруст никак нельзя было отнести на ее счет.