Моряки прошли под мрачными сводами длинного коридора в довольно просторную невысокую комнату, битком набитую лежащими прямо на полу людьми, в основном мужчинами. Все они были страшно худы, с высохшими и сморщенными, как смятый пергамент, лицами. Трудно было определить их возраст - все они, казалось, приближались годам к семидесяти. Несколько женщин, оказавшихся в этом вертепе, возлежали в самых неприличных позах, от чего казались еще более омерзительными, чем представители "сильной" половины человечества.
- Почему здесь одни только старики? - поинтересовался вполголоса капитан. - Почему, Алексей Алексеевич?
Он старался вдыхать струившийся по комнате сладковатый дым, выдыхаемый курильщиками.
- Ну почему же? - несколько принужденно рассмеялся Лаврентьев. - Я бы лично рекомендовал вам, господа, причаститься. Говорят, ни с чем не сравнимое удовольствие. Приказать?
- Опиум уничтожает возрастные признаки человека, - словно не слыша последних слов Лаврентьева, хмуро вступил Копкевич. - Опиум столь сильно влияет на организм курильщика, что тот очень скоро теряет всякий аппетит, и начинается практически его медленная смерть от истощения. Многие из тех, кого вы видите, еще не достигли и тридцатилетнего возраста, но они ничем не отличаются от стариков... С каждым днем они курят все чаще и больше, грудь их впадает, и в конце концов они умирают от отравления.
- Ну, - снова засмеялся Лаврентьев, - не так уж страшен черт, как нам его малюют! Вы видите, как все просто: для курения опиума китайцы имеют четыре прибора. Первый из них - трубка на манер кальяна с чрезвычайно узким наконечником, в который и вставляется столбик опиума... Утверждают, что курильщики испытывают необыкновенное блаженство...
- Но, говорят, - прервал на этот раз рассказчика механик Рощин, - говорят, паете, что от курения опия отвыкнуть невозможно?
- Мне рассказывали, - не дал раскрыть рта Лаврентьеву Копкевич, - что существует метод одного китайского ученого. Желающего излечиться сажают в железную клетку с тольстыми прутьями. Постепенно уменьшая дозу опия, ему дают для поддержки жизненных сил кофе. Затем опий перестают давать, и начинается самое страшное. Человек мучается, рыдает, умоляя дать ему трубку. Наконец он приходит в бешенство: начинает грызть решетку зубами, биться об нее головой, часто ломает руки или ноги. Но зато потом наступает выздоровление: через месяц наркомана выпускают из клетки, и он, как правило, уже больше никогда не берет в руки опия.
Грюнфильд буквально за руки потащил своих собеседников к выходу из курильни.
- Это же омерзительно! - в волнении говорил он. - Это же - низшая ступень возможного падения человека. Это ужасно!
Побродив по городу и осмотрев на склоне горы сохранившиеся от древних времен кельи буддийских лам, Лаврентьев, Грюнфильд и Копкевич направились к дому помощника коменданта порта. Он оказался одноэтажным и узким, но зато никак не менее сорока метров длины.
- Не дом, а поезд какой-то, - пошутил Лаврентьев. - У него из комнаты в комнату переходишь, как из вагона в вагон.
Хозяин встретил гостей прямо на пороге и с распростертыми объятьями. Долго и церемонно здоровались, терлись щеками друг о друга, но все-таки Копкевич и тут не выдержал - проворчал вполголоса во время всей этот церемонии несколько соленых и выразительных русских слов.
- Что это с вами? - удивился Лаврентьев.
- До чего же богопротивная рожа! - бормотал помощник капитана. - Сам ведь нас не пускал на берег, голодом хотел уморить, а теперь - пожалуйста! - лучшим другом прикидывается. Ух!
И Копкевич еще раз, теперь уже "для облегчения души", выругался.
Прежде чем пройти за стол, Цзян представил гостям свою жену, о которой по городу ходили слухи как о редкой красавице. Глянув на нее, Грюнфильд глазам своим не поверил: в "красавице" было никак не больше тридцати вершков роста. И если ростом этим она напоминала десятилетнюю девочку, то уж комплекция... До чего бывали крестьянки толсты в станицах под Пятигорском, где Грюнфильд провел свое детство, но чтобы до такой степени... В талии очаровательная супруга китайского чиновника напоминала слоненка средней упитанности! Передвигалась она по комнате еле-еле, осторожно ступая на какие-то слишком маленькие, словно у младенца, ноги. Потом, воспользовавшись кратким отсутствием Цзяна, Копкевич пояснил:
- Вы уж виду не подавайте, Генрих Иванович. Туземцы они и есть туземцы, хоть и мнять себя помазанниками божьими, детьми поднебесной империи. Это у них такое понятие: чем женщина ниже ростом и толще - тем она красивее.
- Да, но ведь ноги... Что у нее с ногами? - прошептал капитан. - Ведь она несомненно больна!
- Ничем она не больна, - буркнул Копкевич. - Здоровее нас с вами, наверное. Целый день только и делает, что на подушках лежит. А на ноги ей еще в детстве надевали специальную обувь, которая сдерживает рост ступни. Вот в результате всего этого и получилась подобного рода "красавица".