На рейде "Ставрополь" (СИ)

- На дно их, проклятых! - раздались в толпе голоса. - Рыбки спасибо за прокорм скажут! Туда их, братишки!

Шмидт бросился наперерез наступавшим матросам.

- Не сметь! - крикнул он почему-то сорвавшимся на визгливый фальцет голосом. - Приказываю не трогать!

Руки, уже потянувшиеся к пленникам, неохотно опустились, толпа остановилась в ожидании, в котором явственно читался невысказанный вопрос.

- Мы не дикари с острова Борнео, а российские матросы, - подавляя волнение, громко сказал Шмидт. - Мы не будем устраивать самосуд. Эти люди схвачены на месте преступления, они пытались уничтожить судно, принадлежащее другой державе. Они преступники. Но они все-таки люди и потому имеют право на суд, на разбирательство. Мы завтра же передадим их местным властям, пусть они будут осуждены по законам своей страны. А пока... пока развяжите им руки. Боцман!

- Здесь я, - отозвался Москаленко.

- Всех отведите в карцер. Охрану не менее двух человек с оружием. И смотреть в оба!

В карманах китайцев, кроме спичек, ничего не нашли. А спички, между прочим, оказались из запасов самого "Ставрополя"...

- Ну, - толкнул Москаленко того, который был чуть повыше своих сообщников. - Потопали в карцер, ваше узкоглазие. Ужо там и ручки ваши развяжем, - раз начальство приказывает. А с утречка вызовем вашу полицию - и будьте тогда здоровы! Они вам покажут кузькину мать!

Очутившись в карцере и увидев троих подошедших с карабинами в руках матросов, китайцы, не сговариваясь, бросились перед боцманом на колени и принялись самым натуральным образом с воем и причитаниями облизывать его массивные кирзовые ботинки.

- Тьфу, сволочи! - выругался Москаленко. - Гляди, братишки, шкодить умеют, а на расправу вон как жидковаты. Не по-нашему у них получается. Пошли отседова, ну их к дьяволу!

В сутолоке никто не заметил отсутствия капитана и первого помощника. Вернувшись с берега, они еще долго оставались в каюте капитана и теперь появились вместе. Грюнфильд с каким-то растерянным выражением на лице выслушал доклад Шмидта о случившемся происшествии. Стоявший позади капитана Копкевич выразительно хмыкал во время доклада и даже два раза иронически шмыгнул носом. И капитан, никак не комментируя событие, вдруг повернулся к нему:

- Сколько сегодня на термометре?

- Точно не знаю, - недоуменно ответил первый помощник, - но полагаю, что никак не меньше сорока пяти Цельсия.

- Так где же вы, батенька мой, при такой жаре простуду схватили? - с нескрываемой злостью спросил Грюнфильд. И вновь обратив лицо ко второму помощнику, отчеканил:

- Арестованных не забудьте накормить. Организуйте смыв керосина с палубы. Курение на борту до утра и окончательного выяснения обстановки запретить.

И быстрыми шагами удалился в каюту. Шмидт, сощурив глаза, посмотрел ему вслед: от капитана несло спиртным, и он, казалось, даже не слишком твердо держался на ногах. Никогда прежде не видел Шмидт Грюнфильда в подобном состоянии. "Боже правый, как сдал капитан!" - горестно подумал он.

Пора сомнений

Время шло, и стало заметнее, что китайские власти делают все возможное, дабы лишить экипаж "Ставрополя" малейших контактов с берегом.

Как-то, когда под борт русского парохода пытались подойти джонки с местными торговцами, посреди залива объявился юркий полицейский катер, и с него раздался строгий окрик.

Но иногда китайцам все-таки удавалось подогнать ту или иную утлую посудинку к трапу, и тогда моряки за остатки денег покупали какие-нибудь продукты.

А однажды вечером Бинь вдруг пригнал целую "эскадру" плотов с птицей и зеленью. Вышедший на палубу Шмидт стал было отказываться, ссылаясь на то, что платить ему за все это добро уже нечем. Но Бинь, проявивший за последние месяцы удивительные лингвистические способности, только улыбался:

- Моя знает, у вас нету юань. Моя взял гусь все фанза. Китайса сама давай и говоли: "Лусскиобизай нет правда, нет холосо"...

Взволнованный Шмидт быстро вытер платком повлажневшие глаза, даже хмурый Копкевич улыбнулся Биню и потрепал его по плечу.

- Как мало надо людям, чтобы жить в мире, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Можно же относиться друг к другу с любовью, с уважением хотя бы. Так нет же - воюют, грызутся, словно волки, словно вепри кровожадные. Вам не кажется, Август Оттович? Даже в нашей бедной стране: большевики и кадеты, всякие эсеры и монархисты... Не слишком ли много для одной многострадальной России?

Шмидт молча наклонил голову и тут же вспомнил, как спасали их от голодной смерти чукчи, сами голодные.

- Да, - ответил он, - кажется, конечно. Вот только не живут в мире, люди-то. А в нашей стране совершается сейчас великий поворот к братству, к жизни, к свету и счастью. Жаль только, что понимают это не все.

- Вы что же, - Копкевич снова нахмурился, - считаете, что Совдепия добьется победы и на Дальнем Востоке?

- А вы считаете иначе? - искренне удивился Шмидт. - Тогда позвольте вас спросить: на кой же ляд мы с вами здесь торчим?