На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

Весной того же тридцатого года при Ленинградском цирке начала работать постановочная мастерская. Полный титул ее звучал гордо: экспериментальная постановочная мастерская Центрального управления госцирков. На деле все было куда скромней. Собственного помещения не предоставили, штат был смехотворно малым, никакой производственной базы. В ту пору в управлении хватало работников, свыкшихся со старым цирком. Всего вернее, объявляя о создании мастерской, они не столько ждали конкретных результатов, сколько пытались успокоить общественное мнение, все чаще сетовавшее на отставание циркового искусства. Руководителем мастерской был назначен Евгений Михайлович Кузнецов — большой эрудит в области истории цирка, острый рецензент цирковых программ.

Познакомившись со мной, узнав, что я заканчиваю режиссерское отделение Техникума сценических искусств, Евгений Михайлович предложил мне испробовать свои силы на манеже:

— Дело новое. До сих пор цирк почти не знал режиссуры. Попробуем преодолеть инерцию. Только бы артистов присылали интересных!

Увы, в этом отношении управление не побаловало мастерскую. Впрочем, это можно было понять. Вынужденное отказаться от контрактации иностранных номеров (валюта требовалась государству для более неотложных надобностей), еще не накопив достаточного резерва отечественных номеров, управление все мало-мальски пригодное направляло в цирковой конвейер. На долю мастерской оставались артисты слабые, тусклые. В их числе оказался силовой жонглер Александр Устинов. Сперва нам переслали его рекламный материал. В нем Устинов назывался не Устиновым, а «бесстрашным гранатометателем Ренно». Морской офицер, изображенный на клише, блистал позументами чуть ли ни адмиральского кителя. Одна рука в белоснежной перчатке у козырька фуражки, другая на эфесе кортика. Всего великолепнее были усы — густые, нафабренные, воинственно закрученные вверх.

День спустя появился сам Устинов. Ни малейшего сходства с рекламным изображением. И возрастом значительно старше, и вид потертый, и усы обвислые.

— Вот я и прибыл... К вам, значит, прибыл... — проговорил он с запинкой.

— М-да-а! — озабоченно протянул Кузнецов после первой встречи с Устиновым. — Сдается, управление сделало нам не слишком богатый подарок. Впрочем, надо сперва посмотреть.

Чтобы выяснить артистические способности Устинова, номер его включили в программу ближайшего утренника. И вот что мы увидели.

Устинов, он же Ренно, он же бесстрашный гранатометатель, четким шагом вышел на середину манежа и отдал честь. Затем, сняв китель, оставшись в накрахмаленной рубашке, стал кидать и ловить металлические ядра: они-то и назывались в рекламе гранатами. Покончив с ядрами, установил лафетом на лоб небольшую пушку (униформисты подняли ее на блоке) и, несмотря на отдачу при выстреле, сохранил равновесие... Вот и весь номер.

— М-да! — протянул и на этот раз Кузнецов.

Позднее, когда утренник закончился, Устинова пригласили для дальнейшего разговора. Войдя в кабинет, он сел в дальний угол, свесил руки между колен, опустил голову — точь-в-точь как подсудимый, заранее и безоговорочно признающий свою вину.

— Кстати, Александр Григорьевич, — поинтересовался Кузнецов. — Почему у вашей пушки дуло затянуто сеткой?

— Как же, как же, сейчас объясню! — встрепенулся Устинов. — Это после прискорбной одной истории. В царские времена еще приключилась... Выступал я в провинции, поначалу все шло нормально, а тут, как на грех, полицмейстера в цирк занесло. Ну, конечно, птица важная, в первом ряду усадили. Пушечка как выстрелит, пыж как вылетит... Аккурат ему на коленки и угодил!

— А что же дальше?

— А ничего. Взашей из города выгнали.

Устинов замолк. Склонил снова голову. Потом добавил:

— Однако не сомневайтесь: пушечка у меня бабахает здорово. Это я только нынче зарядил ее не шибко, поскольку утренник, детвора поскольку в зале. Зачем пугать детвору?

В дальнейшем я убедился, что происшествие с полицмейстером — лишь одна из немногих незадачливых историй в жизни Устинова. Он неоднократно претерпевал всяческие злоключения. Рассказывая о них с какой-то обезоруживающей доверительностью, каждый раз при этом добавлял: «Так что уж вы постарайтесь! Только на вас теперь надежда!»

Делать нечего, приходилось довольствоваться Устиновым.

— Работу над этим номером мы поручаем вам, — предупредил меня Кузнецов. — Приступайте сейчас же. Время не терпит.

Сценарий, который вскоре я смог представить, назывался: «Краском Устинов», и еще имел подзаголовок — «Силовая оборона». Однако сперва я хочу рассказать не о сценарии, а о том, что в те годы делалось на цирковом манеже.