– Мари, я хочу увидеть вас до своего отъезда. – Валерий наклонил голову, чтобы его услышала она и не услышал Серж Валли. Кровь бросилась ей в лицо. Машина уже подъезжала к дому.
– Остановите здесь где-нибудь, где сможете, Серж, – Мари будто торопилась скорее уйти, и в то же время ей не хотелось уходить. Серж сбавил скорость, выискивая место для остановки.
– Послезавтра мы с Леной должны будем ехать в гости к Сержу. Не ехать нельзя. Командир приказал провести с европейцами встречу в неформальной обстановке. Завтра полеты… – Валерий торопился, поэтому почти бормотал, но Мари понимала каждое слово. Она будто сжалась, пока он говорил, и сидела не шевелясь.
Валли остановился и вышел из машины, готовясь высадить Мари. Он уже даже взялся за ручку ее дверцы.
– Придумайте что-нибудь! Я очень прошу, Мари. – Лена бы удивилась, услышав сейчас своего жениха. Еще никогда в разговоре с ней у него не было такого просящего и одновременно требовательного тона. – Я обязательно должен увидеть вас перед отъездом. Скажите когда? Это очень важно. Лена не будет меня ждать завтра. Вы разрешите мне позвонить после полетов?
Мари даже испугал его тон. За двадцать лет она отвыкла от накала русских страстей.
– Вы – странный человек, – только и нашла она что сказать. Она вышла из машины, не глядя на Валерия, хотя ее спину прожигал его взгляд.
– До свидания, Серж. Вы были очень любезны, что меня подвезли. – Она протянула Валли руку.
– До свидания, Мари.
Валерий стоял и смотрел, как они прощались. Когда Мари скрылась за углом, он прошел вперед и сел в машину рядом с Сержем. Тот с любопытством взглянул на него, но ничего не сказал. Через секунду они уже мчались обратно в Ле Бурже.
Вообще-то в сравнении с флорентийской Санта-Мария-дель-Фьоре, с Исаакиевским собором, с собором Святого Петра и даже с храмом Христа Спасителя святилище Парижской Богоматери с ее главного фасада не кажется таким уж монументальным. Однако монументальность – не главное в женщинах. Как истинная парижанка, Нотр-Дам изысканна спереди и умопомрачительна сзади. Она напоминает платье конца девятнадцатого века – убористый элегантый перед и роскошные оборки сзади. Ее контрфорсы – это шлейф, пикантно выдающийся назад и делающий соблазнительной всю фигуру. Недаром я всегда любила именно ее вид сзади – со стороны острова Святого Людовика.
Я помню, как мы шли с НИМ сначала от площади Бастилии, поглазев на маленького мальчика, несерьезно скачущего на самом острие иглы монумента, посвященного победе народа над королями, потом по мосту Сюлли перешли на остров Святого Людовика, а уже потом по одноименному мосту вышли к Нотр-Дам. Сегодня я не пошла этим путем. Ехать к Бастилии было далеко и глупо, я выбрала путь банальный. (Узнав про это, мой друг наверняка заметил бы с усмешкой, что самостоятельность не придала мне оригинальности.) Но, как бы там ни было, я спустилась в метро, проехала две остановки и вышла на острове Сите на площадь перед главными дверями собора. Она сейчас почти пустовала – утренний наплыв туристов схлынул, а вечерний еще не начался. И несмотря на все прошлые похвалы моего друга именно заднему виду на собор, я обнаружила, что и с фасада Нотр-Дам прелестна.
Небольшие группки таких же, как и я, посетителей сверяли свои часы с ее колоколами, подростки гоняли по площади на велосипедах, мимо меня торжественно проплыли на красивых лошадях дамы – форменная одежда их не портила – это были конные полицейские. Двадцать восемь древних королей над порталами скорбели о былой власти, а химеры этажом выше молчаливо философствовали по поводу людских пороков. Здесь была особая атмосфера – снисхождения и прощения.
Сена неспешно омывала собор и набережную. Разросшийся плющ обнимал парапеты и спускался к воде, и я вспомнила, как мой друг назвал его усиками стареющей женщины, приникающей щекой к коже своего молодого любовника. Я не поленилась подойти к парапету и погладить рукой упругие ветви.