Она молча, сосредоточенно лавировала среди возрастающих потоков утреннего транспорта, и Страйк отметил, как ему нравится ее смех. Признал он и кое-что другое: ему куда приятней было сидеть с Робин в этом старом рыдване и трепаться о всякой ерунде, чем ужинать с Элин. Он не относился к тем мужчинам, которые тешат себя удобной ложью. Можно было, к примеру, внушить себе, что Робин символизирует дружескую непринужденность, а Элин – опасности и удовольствия интимных отношений. Но он понимал: истина на самом-то деле куда сложнее, особенно если учесть, что на пальце у Робин больше не сверкало кольцо невесты. Практически с самой первой их встречи он понимал, что Робин представляет опасность для его душевного равновесия, но ставить под угрозу самые идеальные рабочие взаимоотношения было бы актом сознательного саботажа, который он при всем желании не мог себе позволить после разрушительного переменчивого романа, после неимоверных усилий, каких потребовало создание собственного бизнеса.
– Ты намеренно делаешь вид, что не слышишь?
– Что?
Вполне возможно, что он и в самом деле ее не слышал: старый движок «лендровера» слишком гремел.
– Я спросила, как у вас дела с Элин.
Она никогда не задавала личных вопросов. Страйк решил, что признания двухдневной давности подтолкнули их к новой черте. Он по возможности предпочел бы откат на старые рубежи.
– Нормально, – ответил он, не поощряя дальнейших расспросов, но выбросил сигарету и немного поднял стекло, отчего в автомобиле стало чуть тише.
– Значит, она тебя простила?
– За что?
– За то, что ты напрочь забыл о свидании! – напомнила Робин.
– Ах вот оно что. Ну да. То есть нет… В общем, да.
При повороте на трассу А40 неопределенное высказывание Страйка вызвало у Робин внезапное, яркое видение: Страйк, с волосатой грудью и полутора ногами, сплетается на белоснежных простынях с алебастровой блондинкой Элин… Простыни Элин виделись ей именно белоснежными, нордически-чистыми. Наверняка сама она не снисходила до стирки. Элин принадлежала к самой верхушке среднего класса: такие не гладят свое постельное белье перед телевизором в тесной гостиной Илинга.
– А что там Мэтью? – поинтересовался Страйк при выезде на автостраду. – Как он отреагировал?
– Вполне достойно, – ответила Робин.
– Наглая ложь, – сказал Страйк.
Хотя у Робин вырвался очередной смешок, ей не хотелось вдаваться в детали на фоне такой скрытности Страйка.
– Он хочет воссоединения.
– Неудивительно, – бросил Страйк.
– Почему это «неудивительно»?
– Если мне не дозволено набиваться на комплименты, то тебе тоже.
Робин не нашлась с ответом, но испытала легкое тепло удовольствия. Вроде Страйк впервые дал понять, что видит в ней женщину, и она молча завязала для себя узелок на память, чтобы обдумать это позже, в одиночестве.
– Он извинился и попросил меня снова надеть кольцо. – Остаточная верность жениху не позволила ей упомянуть слезы и мольбы. – Но я…
У нее дрогнул голос, и Страйк, который не возражал послушать дальше, воздержался от вопросов, опустил стекло и закурил новую сигарету.
На станции обслуживания «Хилтон-парк» они остановились выпить кофе. Страйк занял очередь в «Бургер-Кинг», а Робин отошла в туалет. Перед зеркалом она проверила мобильный. Как и следовало ожидать, ей пришло сообщение от Мэтью, но тон уже не был ни умоляющим, ни даже примирительным.
Если ты с ним переспишь, между нами все кончено. Не думай, это не око за око. Сара – дело прошлое, мы были зелены, и я не хотел тебя травмировать. Подумай, что ты собираешься растоптать, Робин. Я тебя люблю.
– Извините. – Робин посторонилась, пропуская раздраженную девушку к сушилке для рук.
Она еще раз прочла эсэмэску. Ее удовлетворила вспышка злобы, которая заслонила смесь жалости и боли, оставшуюся после утренней сцены. Вот он, Мэтью, подумала она, весь как на ладони: «Если ты с ним переспишь, между нами все кончено». Значит, он не воспринял всерьез, когда она сняла кольцо и сказала, что не стремится за него замуж? Все будет кончено только тогда, когда заблагорассудится ему, Мэтью? «Это не око за око». Ее неверность по определению хуже, чем его. Для него ее поездка на север страны – просто упражнение в мести; убитая девушка и гуляющий на свободе убийца – просто предлог для женской злости.
Да пошел ты, подумала Робин, засунула телефон в карман и вернулась в кафе, где Страйк доедал двойной круассан с сосиской и беконом.
Заметив ее раскрасневшееся лицо и стиснутые зубы, он догадался, что без Мэтью тут не обошлось.
– Все в порядке?
– Да, все прекрасно, – ответила Робин и, не дав ему продолжить расспросы, сама спросила: – Ты вообще собираешься рассказать мне про Брокбэнка?
Это прозвучало чуть более агрессивно, чем она хотела. Ее выбил из колеи не только тон сообщения Мэтью, но и вызванная им мысль о том, где они со Страйком сегодня будут ночевать.
– Если ты настаиваешь, – мягко ответил Страйк.