На суровом склоне

Он работал хорошо, аккуратно. Дорога нуждалась в кочегарах. Взяли из паровозных обтирщиков и Цырена. Товарищи устроили так, что Цырен попал в паровозную бригаду Кости.

…Уже давно станция осталась позади, только красные и зеленые огоньки мерцают далеко-далеко да иногда ветер доносит тонкий, точно ребячий возглас, гудок маневрового паровоза. А город утонул, исчез во тьме, словно его и не было, и только зелено-белая тайга, окованная морозом, тянется по обе стороны пути.

Но город здесь, близко, объятый сном. Все спало в нем в глухой этот час, когда Фоменко уводил свой состав от Читы в темное пространство, освещенное только светом паровозных фонарей.

…Состав шел под уклон. Пологие холмы с мягкими линиями склонов словно плыли навстречу. Низко над сопкой повис молодой желтоватый месяц, похожий на медный рожок стрелочника. Белые огни калильно-керосиновых станционных фонарей вынырнули уже совсем близко из тумана. Вокруг них мотыльками кружились снежинки.

Костя оглядывается, Цырен осторожно трогает его за плечо и шепчет в самое ухо:

— Доставать, а?

Костя кивает головой: по всем статьям он сейчас тут старший. Намсараев поворачивается, пробирается на тендер. Разбрасывает дрова, достает запрятанную пачку.

«Под-хо-жу!» — подал голос Костя тремя гудками — одним длинным, двумя короткими.

Он проверил давление пара, взглянул на водомерное стекло, надел тужурку: на станции начальство зайти может.

Но начальство спало, и интерес к новоприбывшим, помимо дежурного, вручившего жезл, проявил только путевой рабочий Левон Левоныч.

Фоменко встретился с Левоном Левонычем на путях, передал пачку литературы и коротко сообщил:

— На постройке моста через Енисей бастуют рабочие, требуют повышения заработной платы. На других дорогах у рабочих отбирают провизионки. На нашей Забайкалке, говорят, тоже отберут. Если так, будем бастовать.

И Левон Левоныч быстренько рассказал:

— Ребята литературу читают и еще просят. Теперь многие интересуются политикой. И еще вопрос. Ребята спрашивают, что за две буквы стоят сверху на книжках: «Ч. К.»? Что это значит?

Костя оглянулся, шепнул в самое ухо товарища:

— А значит это — Читинский комитет…

Левон Левоныч прячет пачку под полушубок и скрывается в темноте.

Костя дает сигнал отправления, а Цырен все еще висит на железной лестничке, глубоко вдыхая морозный воздух.

Костя говорит:

— Иди становись!

Цырен на правом крыле. Он смотрит то назад, где дружелюбно моргает ему огоньками фонарей подрагивающий на стрелках состав, то вперед, на рельсы, освещаемые сильным паровозным фонарем. Месяц зашел за облака, кругом темнота, и единственный свет, пронизывающий тьму, — это свет их паровоза.

Когда Фоменко и Цырен вернулись из поездки, мастерские бурлили, как Байкал в ноябре. Пришел приказ: сезонных билетов рабочим не выдавать, старые аннулировать.

— Бросай работу! — прокатилось по дороге.

В вагонном цехе рабочие сгрудились вокруг Столярова. Свертывая цигарку, он неторопливо рассказывал:

— Было это, значит, на Московско-Рязанской в 1893 году, аккурат в эту же пору. Бросили мы, значит, работу, сидим ждем. Является к нам инженер. «Вы, говорит, сучьи дети, такие-сякие, против отечества выступаете, поскольку железная дорога не одному какому-нибудь фабриканту принадлежит, Иванову там или Сидорову, а России!» Тут подымается — был у нас такой — столяр первой статьи Лев Дмитрич. Он, прямо скажем, и был форменный лев: его все начальство боялось. «Мы, господин инженер, не против отечества, а супротив того порядку, что в нем завели без нашего согласия! — говорит Лев Дмитрич. — А если господин инженер так о государственной дороге печется, так зачем он, позвольте спросить, трухлявые шпалы от подрядчика за хорошие принял?» Ну, тут ребята зашумели: «Как — зачем? Затем, что куш получил!..»

Молодой слесарек, что сидел подле Столярова и глядел ему в рот, восхищенно воскликнул:

— Ну точь-в-точь как у нас!

— Похоже, — согласился Столяров. — Когда туннельные работы сдавали, так наши инженеры тоже руки нагрели. Это факт!

— А инженер Гулевич схлестнулся с подрядчиком — гляди, какой дом себе отгрохал! — напомнил кто-то из рабочих.

— Дом хороший, — подтвердил Столяров. — А главное, дешево обошелся. Почему? Да потому, что строили рабочие того же подрядчика. Вот и получается круговорот…

— Да неужто нельзя их за ушко да на солнышко? — возмущался слесарек.

— Все можно, милый! — пояснил Столяров. — Да что толку? Одного скинешь, другой сыщется. В лоб надо бить, противу всего режиму вставать…

В механическом у дверей дежурили рабочие, пускали в цех только своих. Между станками люди стояли тесно, как в церкви на пасху.

Гулко под высокими сводами раздавались слова оратора:

— Я хочу сказать, товарищи, насчет провизионок. Распоряжение администрации упразднить бесплатный проезд рабочих все равно что серпом нас подрезает. И скажу я: не только по карману оно нас бьет, нет! По нашему рабочему самолюбию! Кто на своих плечах дорогу поднял? Кто ей жизнь дал? Наши руки!

— Правильно, Гонцов! Нашим потом дорога строилась! — зашумела толпа.