На суровом склоне

Пока секретарь читал, Антон Антонович с любопытством разглядывал судей.

Лицо председателя выражало полное бесстрастие. На нем было написано: «Я — военный. Я — солдат. Приказали судить — сужу. Прикажут повесить — повешу. И то и другое сделаю с чувством исполненного долга».

Во время чтения обвинительного акта полковник как будто спал. Во всяком случае, глаза его были закрыты и широкая грудь, обтянутая мундиром, мерно подымалась.

Справа от председателя сидел член суда с пышной растительностью на лице: брови, усы, бакенбарды разрослись так, что невозможно было отыскать ни малейшего душевного движения на его лице. Член суда привычным движением беспрестанно расчесывал бороду, поглаживал усы и подбивал подусники. Поглощенный этим занятием, он невнимательно следил за ходом дела.

Второй член суда, напротив, напряженно слушал, страдальчески морщась. Каждое названное в обвинительном акте имя, казалось, вызывало у него досаду.

Это действительно было так. Второй член суда почитал себя человеком интеллигентным, как он сам про себя говорил, «мыслящим офицером». Его мучила совесть. Мучила она его потому, что он не успел прочитать материалы следствия, как это полагалось, и даже не заглядывал в дело. Если бы он прочел дело, совесть его была бы чиста и он спокойно приговорил бы сидевших на скамье подсудимых людей к наказанию, о мере которого судьи договорились бы в совещательной комнате.

Думая так, член суда обманывал себя, так как знал, что приговор определен задолго до ухода суда в совещательную комнату и даже до открытия судебного заседания — в вагоне Ренненкампфа.

Существо людей, входящих в состав суда, было ясно Костюшко. Весь интерес Антона Антоновича был прикован к прокурору Сергееву и защитнику Нормандскому. Оба были пока ему непонятны.

У обоих, хотя они, особенно прокурор, держались спокойно, был вид людей, судьба которых решается в этом процессе. Причем у прокурора во всех жестах и выражении лица сквозила необыкновенная решительность и упорство, которое Костюшко про себе назвал «внутренним сопротивлением происходящему».

Защитник, напротив, то и дело поглядывал то на суд, то на подсудимых, как бы выбирая линию поведения.

Секретарь все читал. Вероятно, он был близорук, потому что низко наклонялся над листками обвинительного акта.

Подсудимым, сидящим прямо против него, была видна только его желтоватая, еле-еле прикрытая начесами с боков плешь. И так как акт был длинный и секретарь оставался в согнутом положении долго, казалось, что у него вовсе нет лица, а есть только одна странная полосатая плешь.

Он читал, качаясь, как читали все секретари в судах Российской империи: бессвязное, монотонное бормотание с неожиданным акцентом на фамилиях подсудимых и статьях закона, как будто частое упоминание этих статей могло прикрыть творящееся беззаконие. Так же было выделено голосом наименование суда — «Временный военный суд при отряде генерал-лейтенанта Ренненкампфа».

Секретарь зачитал общую часть обвинительного акта:

— «…о слесаре Иосифе Григоровиче, помощнике начальника станции Эрнесте Цупсмане, железнодорожном мастеровом Петре Качаеве, мещанине Иване Кривоносенко, приказчике общества потребителей, служащих на Забайкальской железной дороге, — Исае Вайнштейне, столяре Прокофии Столярове, ревизоре материальной службы Павле Кларке, его сыне Борисе Кларке и фотографе Алексее Кузнецове, — преданных временному военному суду при отряде генерал-лейтенанта Ренненкампфа означенным начальником в порядке 1329 статьи…»

«Члены местной революционной партии на железнодорожной станции Чита в своей противоправительственной деятельности в конце 1905 и начале 1906 года вели не только агитацию среди железнодорожных мастеровых, рабочих и служащих, а также местных войск, но, кроме того, организовали и вооружили боевые дружины, похищали для них из вагонов казенное оружие и боевые огнестрельные припасы, организуя всеми означенными средствами вместе с другими, не обнаруженными дознанием, лицами вооруженное восстание местного населения и рабочих для ниспровержения существующего в России государственного строя».

Затем шло определение виновности каждого из обвиняемых, после чего секретарь стал качаться быстрее и тень интереса пробежала по лицам судей. Зачитывалась резолютивная часть.

Деятельность каждого из подсудимых квалифицировалась по 3-й части 101-й статьи Уголовного уложения.

Секретарь кончил читать и заскрипел пером.