На суровом склоне

Муж Глотовой, которого Кларки, несмотря на его частые визиты по соседству, впервые видели в трезвом виде, сказал, что Борис Кларк оружия рабочим не выдавал. Он, Глотов, видел, что рабочие брали оружие сами в амбаре во дворе.

— Прекрасно, — произнес защитник и откинулся на спинку стула с видом удовлетворения.

Затем был зачитан «Протокол осмотра газеты «Забайкальский рабочий» № 3, который должен был являться основным документом обвинения:

«Протокол осмотра газеты № 3 «Забайкальский рабочий». 1906 года февраля 19 дня я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Балабанов, в присутствии нижепоименованных понятых произвел осмотр № 3 «Забайкальский рабочий», газеты нелегального содержания, причем на странице 3-й этого номера помещена статья, начинающаяся словами: «В № 2594 «Забайкалья» от 20 декабря меня просят выяснить инцидент с полицейским надзирателем Семовым»… оканчивающаяся словами: «…после этого я сказал свою фамилию и адрес, и мы ушли домой». Под статьей имеется подпись: «Организующий рабочие дружины Григорович». Эта статья описывает указанный инцидент, причем в тексте находятся элементы, указывающие на полную преступность этой организации: Григорович высказывает мысль о незаконности обыска «без хозяина», даже с точки зрения «гибнувшего самодержавия». Также особенно характерна заключительная мысль автора Григоровича: «…чтобы полиция признала открытое существование вооруженных дружин, чтобы попытки обезоружить отдельных рабочих больше не повторялись»… «В случае игнорирования этого заявления рабочие примут свои еще более решительные меры». Из этого заявления видно, что в лице организатора рабочих дружин полиции, законному исполнителю, органу правительства противопоставляется реальная сила — рабочие дружины, организатором которых являлся Григорович. Номер этот заключено приобщить к настоящему дознанию в качестве вещественного доказательства. Ротмистр Балабанов».

За спотыкающимся казенным слогом документа пряталось мелкое торжество Балабанова.

Все время, пока шел допрос свидетелей, Костюшко внимательно смотрел на прокурора, стараясь убедить себя в том, что «молчаливое противодействие» померещилось ему. Но едва Сергеев заговорил, Антон Антонович понял, что не ошибся.

Прокурор смягчил вину подсудимых и делал это, опираясь на данные судебного следствия и обходя безоговорочные положения обвинительного акта.

Так, он отказался от обвинения Бориса Кларка, считая, что показание Глотовой опровергается свидетельством ее мужа. Главное же заключалось в том, что прокурор отказывался от квалификации действий подсудимых по статье 101 части 3, как предлагалось обвинительным актом.

Костюшко стал размышлять о мотивах странного поведения прокурора, и ему показалось, что он разгадал их.

Прокурор был законником, и явное несоответствие того, что происходило, правовым нормам претило ему. Со снисходительным сожалением Костюшко подумал, что подобные прокурору люди имеют превратное понятие о праве, не понимают его сущности.

Чем основательнее подкреплял аргументами свои выводы прокурор, тем беспокойнее вел себя полковник Тишин. Это уже не был бесстрастный судья. Глаза полковника метали молнии, руки нервно теребили бумаги. Вопиюще! Прокурор не поддерживал выводы обвинительного заключения! Прокурор видел повод для снисхождения в том, что деятельность подсудимых, вменяемая им в вину, имела место после манифеста 17 октября 1905 года!

Прокурор Сергеев говорил негромко, уверенно и с видом крайнего упорства. Только капли пота, выступившие на его лбу, показывали, чего это ему стоило.