Мысль об опасности, грозившей оставшимся у машины, пришла всем нам одновременно. Не сговариваясь, бросились в сторону лагеря. Но перед нами выросла стена огня. Рванулись вправо, чтобы обойти огонь спереди. Тоже поздно. Второй эшелон огня успел отрезать нас от машины. На какой-то миг сквозь разрывы в пламени появилась далекая черная точка. Показалось даже, что около нее бегают две маленькие фигурки. Слева уже подходило пламя. Раздумывать было нечего. Или назад, или вперед — через огонь! Но ведь наш девиз был только вперед. Набросив рубаху на голову, я дикими прыжками помчался наперерез огню. Ноги обожгло.
Когда едкий дым поредел, я скинул прожженную ковбойку. Все кругом дымилось, дым резал глаза, в горле першило. Уходящие языки пламени еще плясали на страшной черной равнине. Ребята стояли рядом. Значит, тоже бежали за мной. И вдруг впереди, на том месте, где был наш лагерь, взметнулся вверх огромный столб пламени.
Бочка взорвалась… Все кончено… За пеленой дыма еще разлетались снопы искр и огненные вихри.
Мы побрели вперед среди хрупкой золы и горячих искр. Спешить уже было некуда. Огонь уходил. Выжженная степь дымилась сухо и горько.
А что, если там еще нуждаются в помощи? Мы пошли быстрее.
Не веря своим глазам, я вдруг увидел машину. Не мираж ли? Остановился, протирая глаза.
— Женька! — заорал я.
Мы побежали все вместе, взметая вихри пепла. Подлетели этаким дурацким табунком, ничего не понимая, но ужасно счастливые. Я так и держал в руках остатки обгоревшей ковбойки. Женька не защитил голову, и его прическа напоминала топорщившийся репей.
Все трое были живы. Машина цела. Это было поистине чудо, ведь огонь прошел через это место. Мы усадили женщин на брезент, расселись вокруг и по крайней мере трижды заставили их рассказать все по порядку.
Когда они увидели огонь, уезжать было уже поздно, тем более, что Вася ничем не мог помочь, кроме советов. И тут Елена Сергеевна вспомнила рассказ Олега Николаевича о том, как однажды чабан спас большую отару овец от верной гибели в огне очень простым и, собственно, единственным способом (опять Олег Николаевич!). Чабан подпалил степь впереди себя и перегнал овец на выгоревший участок. Когда через несколько секунд подошел огонь, гореть уже было нечему, и он обошел их.
Этот маневр и был геройски повторен сегодня. Елена Сергеевна впервые в жизни своими руками подожгла степь.
— И ведь как назло никак не загоралась, пришлось бежать к машине и мочить тряпку в бензине, тогда пошло.
Невозможно представить, как две женщины сумели откатить на несколько метров тяжелый грузовик. К счастью, здесь оказалось почти незаметное понижение, облегчившее дело. Перед лицом страшной опасности сил, должно быть, — прибавилось.
— Что же это так ярко вспыхнуло и долго потом горело? Мы уж подумали, не машина ли это…
— Это скирда. Сначала она, видно, тлела внутри, потом из нее сразу вырвался огонь, весь верх взлетел и рассыпался искрами. Ну, а что вы там нашли?
— Ерунду. Заросли бурьянов. — Мы уж давно забыли про экскурсию.
— А-а, — протянула Елена Сергеевна, — это, наверно, остожье, место бывшего стога или скирды. Под ними после уборки сена обычно разрастаются сорняки.
Уж как мы добрались до Нарын-Худука, трудно передать. Мы с Женькой долго колдовали в кабине, а Сергей сверху передавал инструктивные указания Василия. Кое-что мы умели делать с машиной, но никогда еще самостоятельно не водили ее.
С грехом пополам удалялись мы на север все дальше и дальше от страшного пожарища.
Правда, огонь отрезал нас и от злополучного белого пятна. Не хотелось думать о нем, но невольно мысли то и дело сами собой устремлялись назад. Неужели мы сорвем окончание работ? Не закончим в срок? Беспокойство охватило всех, хотя мы и молчали. А что говорить? Выход пока был только один — возвращаться на базу.
В Нарын-Худуке чувствовалась осень. Огромные бурые перекати-поле лениво блуждали по улице, скоплялись у стен домов. Тамарикс потемнел, пышные кисти цветов сменились невзрачными плодами. По утрам на песке лежал иней.
У Василия оказалась межреберная невралгия. И откуда только берутся такие странные болезни?
Мы с головой ушли в работу — надо же отвлечься от горьких дум, невольного простоя, неопределенности впереди, надо же начать обработку карт, подготовку паспортов.
Как-то так получилось, что мы все стали делать сообща. Вместе обрабатывали гербарий, вместе разбирали почвенные образцы, просматривали и приводили в порядок дневники, описания, карты.
Аркашка виновато стоял у конторы, притихший, покрытый пылью. Каждое утро, проходя мимо него, мы приветствовали осиротевшую машину похлопыванием по капоту.
Однажды утром, когда мы перебирали гербарий, Оля крикнула, взглянув в окно:
— Смотрите, кто-то приехал, и что за фургон!
Действительно, в конце улицы показался странный движущийся предмет, похожий на допотопный фургон бродячих артистов.
Мы выбежали на улицу. Из фургона посыпались чумазые, усталые, но бодрые… «северяне».
— Ребята, — радостно возвестил картограф «северян», — через три дня надо уезжать домой, а то опоздаем на занятия!