На суше и на море - 1963

Сюда не долетают холодные ветры с севера, не заплывают многослойные льды с Охотского моря. Надежно прикрытый горами Хоккайдо, спокойный, как озерная гладь, Сангарский пролив встречает нас теплым ласкающим ветерком. По-летнему греет солнце, температура воздуха около 15 градусов. Все свободные от вахты моряки поднимаются на верхнюю палубу. Из рук в руки переходят бинокли — слева у входа в пролив виден небольшой городок Мацумаэ. Серые дощатые и зеленые крашеные домики, белоснежное здание и башня маяка на скале; чуть правее, уже за городскими кварталами, темные длинные здания казарменного типа. Вдоль укрепленного от штормов берега вьется ниточка железной дороги и убегает в черную дыру туннеля, сворачивая к Киконаю.

Все это очень напоминает сахалинский пейзаж: те же бурые от прошлогодней высохшей травы сопки, то же море, сейчас, в тихую погоду, притворно-ласково лижущее скалы. И все же щемящее чувство заброшенности, затерянности в чужом краю охватывает тебя у этих берегов.

Глаз невольно ищет и не находит рафинадные кубики новых зданий, так характерных для сахалинского пейзажа. Никакого движения на узеньких улицах Мацумаэ — ни одной машины, ни одного человека. Гнетущая тишина провинциальной жизни!

Мы идем оживленной морской дорогой: навстречу попадаются японские танкеры, кавасаки, советское холодильное судно, идущее с Курил во Владивосток.

Черная полоса дыма перегородила пролив. Это прошел железнодорожный паром из Хакодате в Аомори. Не успели мы пожалеть, что нам не удалось рассмотреть его поближе, как слева показывается еще один с ровной, высоко поднятой кормой. Кажется, «Азимут» должен пройти у него перед самым носом, и мы спешим с фотоаппаратами на левый борт.

Но море опять сыграло с нами оптическую шутку: паром пересекает наш курс милях в полутора впереди и, отчаянно дымя своими четырьмя трубами, скрывается в заливе Муцу.

Белые гребни могучих волн, расчертившие полосами пролив, напоминают о том, что мы приближаемся к выходу в Тихий океан. Граница слияния вод пролива и океана четко обозначена пенистым белоснежным кружевом. «Азимут» начинает отвешивать поклоны океану, покачиваясь на его могучих волнах.

Ночью мы миновали мыс Зримо, и теперь «Азимут» идет на северо-восток. Бесконечно катит океан свои свинцовые волны под серым, низко нависшим небом. Сеет мелкий дождь. Вчера мы подставляли лицо ослепительно яркому солнцу, а сегодня, едва выглянув на палубу, зябко кутаемся и спешим укрыться в теплой каюте.

Весь день проходит в нескончаемых рассказах, и каждый из них завершается таким взрывом хохота, что, право же, трудно понять, от чего дрожит судно — от работающих двигателей или от проявления темперамента слушателей. Радист Виталий Козодой заканчивает этот своеобразный «вечер воспоминаний» рассказом о рассеянном старпоме, написавшем однажды ему в увольнительной: фамилия — Радист, должность — козодой. Наконец, все отправляются спать. Проснемся мы уже на Курилах.

Разбудила необычная тишина. Судовые двигатели не работают, пропала постоянная мелкая тряска, по «поводу которой моряки шутливо вспоминали слова зачинателя русского судостроения Петра I: «Если корабль на прытком ходу трясет задами, в его конструкции пропорции добрые есть».

Все, кроме вахтенных, еще спят. Поднимаюсь на палубу и останавливаюсь, завороженный необыкновенной картиной. Ослепительно яркие лучи встающего из-за моря солнца позолотили волны, брызнули на причудливо изломанные скалы Кунашира.

«Азимут» стоит в Южно-Курильской бухте.

Перед нами широко раскинулись по берегу домики поселка, кажущиеся с моря крохотными. Вдали, за Южно-Курильском и слева от него, высятся зеленые громады сопок с белыми пятнами снега. Волны седого тумана ползут по берегу, карабкаются по лесистым склонам к небу, цепляются за кровны, заползают в гущу деревьев, будто стремясь укрыться от утреннего солнца.

Рядом с нами стоят на рейде транспортно-холодильные суда «Охта» и «Орфа», траулер «Утес», вскоре подходит рефрижератор «Алдан» и тоже поднимает над баком черную метку, означающую, что судно стоит на якоре. Суда пришли с грузом для приближающейся путины, а обратно увезут в своих трюмах мороженую рыбу, крабов, креветок.

Крохотный катерок, любовно называемый «жуком», торопливо снует от судов к причалу. Ждем, когда подойдет очередь разгружаться нашему судну. Вот он у нашего борта, прыжок — и под ногами палуба этого маленького «труженика моря», а через несколько минут — берег.

Ровные улицы, застроенные бревенчатыми домами, аккуратные палисаднички с молодыми, недавно высаженными деревцами — таков Южно-Курильск. На центральной улице, протянувшейся вдоль моря на добрых два-три километра, около нового здания школы хлопочут ученики: прибивают пихтовые лапы к арке над входом в школьный двор, вешают лозунг, подкрашивают ограду — готовятся к встрече 1-го Мая. Мимо, натужно урча, ползет бульдозер — выравнивает улицу, разгребая ножом красноватую породу.