На суше и на море - 1964

Путь назад, в бухту Тихую, был очень трудным. Снежный ураган сбивал с ног, на расстоянии нескольких метров уже ничего невозможно было различить; упряжка часто сбивалась с пути. Стали падать собаки, изнуренные скудной кормежкой и холодом. Мерзли и матросы: на шестой день пути иссякли запасы керосина и нечем было разогревать пищу. На биваках матросы подолгу стучали зубами и дрожали всем телом, с трудом согреваясь в отсыревших спальных мешках. От голода и усталости рябило в глазах. Кровоточили десны, шатались зубы, деревенели ноги — давно уже мучила цинга. Силы покидали русских моряков. Казалось, что гибель неизбежна. Но вот, наконец, показались черные контуры корабля «Святой великомученик Фока», захваченного в ледовый плен.

Экспедиция к полюсу не удалась. Ее руководитель нашел вечный покой на северной оконечности Земли Франца-Иосифа, и теперь оставалось только отступать…

Лед в районе зимовки взломало поздно, и лишь 17 июля 1914 года^[93] «Фока» покинул бухту. Топлива не было. Чтобы поднять пар в котлах и выбраться на чистую воду, распилили на дрова внутреннюю палубу и фальшборты. Бросали в топку и добытых на охоте жирных морских зайцев.

20 июля установилась тихая и теплая погода. Над морем повис туман. Мимо корабля на льдинах плыли дремлющие моржи. Вдали неясно маячили угрюмые скалы большого острова Нордбрук.

Где-то здесь — мыс Флора. Моряки надеялись, что из Архангельска завезли сюда уголь, без которого корабль не дотянет до Большой земли.

Было около шести часов вечера. Тихо работала машина. Судно медленно приближалось к берегу. Вдруг там, среди камней, показалась фигура человека, и вскоре навстречу помчался каяк.

— Слава богу, — сказал ветеринарный врач Кушаков. — Видно, уголь-то привезли.

Он исполнял обязанности начальника экспедиции и сейчас думал только о том, чтобы как можно быстрее привести судно к родным берегам.

Человек в каяке помахал шапкой, столпившиеся на борту корабля ответили тем же, прозвучало «ура». Обшарпанное судно с укороченными мачтами, обрубленными стеньгами и реями, полуразрушенными палубами имело странный и жалкий вид.

— Господа, на мысе Флора экспедиции Седова еще нет! — закричал человек в каяке.

Все удивленно переглянулись, а Кушаков со свойственной южанину горячностью заметил:

— Ему что, повылазило?! Не видит, что плывет экспедиция Седова?..

Опять донесся сиплый, простуженный голос из каяка:

— Я — Альбанов, штурман экспедиции лейтенанта Брусилова. Покинул шхуну «Святая Анна» больше трех месяцев назад. На берегу, на мысе Флора мой товарищ…

— Черт знает что! — воскликнул географ Визе, один из участников экспедиции. — «Святая Анна» ведь в Карском море. Причем тут мыс Флора?..

А Альбанов продолжал, заглушая возгласы удивления:

— Нет ли у вас писем для «Святой Анны»?..

В этот момент вынырнули из воды и устремились к каяку клыкастые звери.

— Моржи сзади! Берегись! К борту!.. — закричали сразу несколько человек, а некоторые стали поспешно стрелять в зверей из винтовок.

Гребец поднялся на борт. Он был среднего роста, хорошо сложен, но страшно худ, даже истощен. Его темные глаза быстро бегали по сторонам, будто не зная, на чем остановиться, и он попеременно сгибал пальцы рук до хруста в суставах. И когда художник Пинегин, а за ним и другие бросились к нежданному гостю, обнимая его и целуя в щеки выше русой клочковатой бороды, у того лицо задергалось в нервном тике. Увидев ковылявших к нему по палубе двух моряков, сильно ослабевших от цинги, он болезненно поморщился, как бы собираясь заплакать.

— Там у меня товарищ, — сказал он скороговоркой, показывая на домики стоянки Джексона. — А там группа наших на мысе Гранта, — ткнул он на запад, по направлению к окутанным туманом скалам.

— Мы заберем всех, — просто сказал Кушаков, видя возбужденное состояние гостя. — Обязательно заберем. Как только запасемся топливом.

…Стопки рома за ужином оказалось достаточно, чтобы охмелели и Альбанов и его товарищ, которого привезли с берега. Альбанов нервно поеживался, будто его знобило, и торопливо, с готовностью, очень подробно, но иногда невпопад отвечал на вопросы. Казалось, все его внимание приковано к собственным рукам и помятым рукавам плохо выстиранного мятого мундира, и он пристально осматривал их. Крепкий с виду, мужиковатый спутник Альбанова в сильно потрепанной куртке, мрачный сначала, сидел теперь, после рома, широко улыбаясь и явно ожидая нового тоста. Руки и лицо его были такие же грязно-бурые и промасленные, как и у штурмана. Заметив, что Кушаков как-то странно посматривает на Альбанова, он простовато сказал, ухмыляясь и почему-то прикрывая широкой ладонью рот:

— Они бекасов шукают… Вшей, то есть, — поправился он тотчас, отвечая на безмолвные вопросы и не сробев под пронзительным взглядом покрасневшего Альбанова.

— Господа, — запальчиво возразил Альбанов, заикаясь. — Ничего у нас нет. Мы трижды проварили одежду в воде с золой. Это так, привычка за два года…