На суше и на море - 1966

Битлсов мне приходилось видеть в Праге. Это подростки с волосами до плеч. Когда юная парочка идет в обнимку по улице, то сзади не сразу и распознаешь, кто юноша, а кто девушка: оба в джинсах, в тельняшках, у обоих длинные кудри. В Праге я ходил вечерами в «Манес», на Словенский остров, где на танцах бывает много битлсов. Они очень юны, и, конечно же, им страшно хочется быть оригинальными, добиться независимости и признания взрослых. Некоторые пражане зовут их Манечками, другие считают хулиганами, третьи думают, что это пройдет с возрастом. Печать и радио ведут себя с редкостным тактом: они просто не замечают битлсов…

Как заводится его машина?

Беседа наша затянулась до поздней ночи. Утром после завтрака все семейство Бодя вышло за ворота провожать меня. В это время на улице показался почтальон и тетушка Зузанна поспешила ему навстречу.

— Таньере! Тарелки! — кричала она. — Как там летающие тарелки? А человечек больше не появлялся?

Почтальон, улыбаясь, протянул ей молодежную «Смену»:

— Как же, появлялся. Видели его в Аргентине.

Мирная Калинчакова зашевелилась. Вышел сосед Любомира. Его тоже интересовали тарелочки и человечек, и мне почему-то вспомнились при этом чапековский пан Повондра, черные головы саламандр на Влтаве. Остро и горько, будто где-нибудь в ярославской деревне, я почувствовал здесь, как не нужны сейчас людям ни летающие тарелки, ни саламандры, ни злобные хитрости атомного ядра.

— Мы не можем отпустить так гостя, — сказала тетушка Зузанна. — Надо проводить. Выводите из гаража машину. И съездите, на русскую могилу.

Машина Любомира заводится довольно хитрым способом. Нужно сначала втащить ее на гору, а потом столкнуть вниз, для чего необходимы усилия всего семейства Бодя. Тогда она заведется, но, конечно, не с первого раза. С шумом и смехом толкали мы «Антилопу» в гору, и вниз, пока она наконец не завелась. Любомир, Анна с детьми и я поехали на окраину Зволена, где находится большая братская могила советских солдат и партизан. К монументу вели ступени и посыпанные гравием дорожки, а по сторонам, среди травы и цветов было много-много гранитных надгробий с русскими именами и фамилиями, с названиями окрестных городов и сел, у которых встретили смерть эти русские. Иногда фамилий не было. Просто: «Офицер Красной Армии, погибший смертью храбрых на боевом посту в районе Зволена». Пожилой словак в цветастой рубахе навыпуск косил сено среди ухоженных, аккуратных могил. Я поздоровался с ним по-русски, он оперся на косу и спросил:

— Пекне? Красиво?

Я пожал плечами.

— Да… — вздохнул он по-стариковски, опуская взгляд на камень, под которым лежал девятнадцатилетний парнишка — солдат из России. — Да… Шкода. Лучше, если б он был теперь дома и имел свою семью. Двадцать пять тысяч тут русских. А сколько по всей земле…

Мы молча вернулись к машине. Анна и Любомир повезли меня мимо недавно реставрированного, пестрого зволенского кремля и вывезли на дорогу, ведущую к Нитре. Там мы и простились. Помахав рукой отъезжавшему автомобилю, я зашагал по шоссе. Лес подступал к нему слева, и оттуда, из темной чащи, доносился по временам крик какой-то птицы. Пахло ягодами, и очень хотелось свернуть на первую же лесную тропку. Но все-таки шоссе удерживало меня. Удивительно, как намеченный нами же маршрут обретает над нами силу…

Друзья и благодетели

Я прошел всего с километр, когда меня подобрала очень странная и, наверное, очень древняя машина. Влезал я в нее через переднюю малюсенькую, точно окошко, дверцу. Потом в машину уселись пожилой водитель в очках и его матушка. Машина с длинным, как клюв, радиатором и высоким смешным кузовом неторопливо покатилась по шоссе. Таких допотопных автомобилей довольно много в Праге и других чехословацких городах. На непривычного человека они производят примерно такое же впечатление, как на жителя среднерусского города внезапно появившийся на улице верблюд.

В Будче мои благодетели свернули в сторону, и я вылез на перекрестке. Я вышел за околицу и снова зашагал по шоссе. Потом меня подбросили хозяева красненькой шкодовской «фелиции». В машине были молодые родители и двое детишек: конечно, мальчик и девочка. И как потом случалось десятки раз, родители с надеждой обратились к десятилетнему парнишке-школьнику:

— А ну, Гонзик, скажи дяде что-нибудь по-русски…

Гонзик смущенно улыбался, но зато мы, взрослые, оживленно разговаривали на смеси словацкого с русским, украинским, чешским и польским. Фантастическая смесь, но все понятно, все хорошо.