На суше и на море - 1969

— Ррыба, ррыба, кра, кра, — раздается пронзительный крик ворона. Птица обгоняет лодку и мостится на сухую лиственницу. Старичок, орудуя шестом, ловко вгоняет дощаник в залив.

— Здравия желаем! — Гном выскакивает на приплесток, снимает колпак, обнажая розовую лысину.

— Здравствуйте. — Я жму его короткую, хваткую, как клешня, кисть. Потом он здоровается с сыном.

— Откель путь держите?

Коротко рассказываю, кто мы и откуда… Гном достает табакерку, с аппетитом вгоняет в широкую ноздрю добрую щепотку табаку…

Так состоялось наше знакомство с Терентием Степановичем Коротаевым, а попросту с дедом Терешкой из поселка Белогорье. На этом озере он живет семь лет. Попадает на него по реке Томи и ее притоку Секте. Несколько раз в год старик наведывается в ближайший населенный пункт за продуктами, остальное время проводит в тайге, на огороде и на этом озере.

— Артемка-вор! Кра, кра, — захлопала крыльями птица, как только мы отплыли от берега.

— Это ваш говорящий ворон? — спросил Юра.

Дед Терешка, лукаво улыбаясь, погрозил птице пальцем.

— Мой, шельмец. Уже три года вместе живем. Птенцом подобрал. Вон на том месте, — он кивнул на берег. — Стояла там старая-престарая листвень, на ней гнездо вороны свили. Наверное, лет десять домовина ихняя держалась, а в третьем годе, в мае, приключись страшная буря и листвень вывернуло. Трех воронят убило, а этот каким-то чудом живой сохранился.

Дед заправил другую ноздрю изрядной щепоткой табаку, с аппетитом чихнул и продолжал:

— Я подобрал вороненка-то. Жаль. Совсем крохотный. На брюхе и спине пушок, на крыльях дудочки. Выкормил помаленьку, и вот ведь поди привык, подлец. Артемкой его назвал. Сначала внимания не обращал на его «кра, кра». Орет себе и орет, ну и бог с тобой, ори, а потом вычитал в книжонке, что ворон говорить по-людскому может. Дай попробую научить! Зачал ему каждый день имя твердить. Он сперва все по своему каркал, а потом как-то рано утром слышу, ровно человеческий голос выговаривает: «Артемка», «Артемка». Высунулся в окошко. Эвон чо, мой вороненок шастует по амбару и сам себя кличет. Теперь уже семь слов по-чистому знает…

— И никогда от вас не улетает?

Старик повернулся к Юрке.

— Пошто не улетает. За день Артемка везде успевает побывать. Как рассветает, наперво к чайкам прет. К гнездовьям по-над самой травой подбирается. Знает, что, коли выше поднимется, заклюют. Хитрит, подлец. Ворвется к чайкам-то, схватит яйцо — и в лес, там его нипочем не взять. Иное утро таким родом три-четыре захода проделает. Чайки гомонят, базарят, а его и след простыл. Потом летит на марь козлов искать.

— Как искать? — теперь уже не вытерпел я.

— А так, — хмыкнул он, споро толкая шестом. — Летит над марью да болотцами до той поры, покедова козла не обнаружит. Как увидит, закуркает и домой ко мне. Прилетит, круг, два опишет, иной раз три, до той поры кружит, пока я не выйду. По его голосу знаю, что где-то зверь пасется. Когда мясо надо, помаленьку туды, куды Артемка полетел, и я пойду. Умный он до ужасти. Все как есть понимает. А вор, таких, однако, на земле не сыщешь. Не приведи господь какой ворина, — покачал головой старик. — Ничего блестящего или красного не оставляй: ложку, ножик, пуговицы — все моментом упрет.

— А куда он прячет? — засмеялся Юра.

— У него, парень, дупла в лесу запримечены, гнезда старые, вот в них и прячет. У меня в прошлом году часы наручные уволок, две ложки серебряные от покойницы старухи оставались, их тоже прихватил да попутно десять карабинных патронов. Я давай искать. Следил за подлецом пять дней и все же углядел. В старое ястребиное гнездо на пихте, ворина, свое добро укладывал. Еле-еле я залез на пихту. Гляжу, все тут: и часы, и ложки, патроны, да еще чей-то перочинный ножик со всякими приборами тут же лежит. Где он его украл, ума не приложу. Наверно, в какой-нибудь экспедиции спер.

Дед Терешка воткнул шест.

— Все, приплыли в мою деревеньку.

Хозяйство у гостеприимного лесного гнома большое и сложное. Тут и маленький огород, тщательно обработанный: ровные грядки с овощами, десяток яблонь, кусты смородины. Порядочная плантация с помидорами, парники с дынями. В углу под тенью голубых елей есть даже небольшой участочек с десятью корнями женьшеня. Четыре пчелиных улья. Клочок гречихи и проса. Изба просторная — большая комната и кухня. Новенький батарейный радиоприемник на столе, в углу шкафчик с книгами. Посуда перемыта и аккуратно расставлена на полках. Словом, наш «боровичок» — вполне культурный хозяин. Он очень приветлив и разговорчив. Сейчас катается шариком по двору, хлопочет, растапливает печку-каменку, сложенную из диких камней, и круглым баском все говорит и говорит. Мы сидим, разувшись, в тени, под навесом, с интересом его слушаем. Я разбинтовываю больную ногу. Дед Терешка подкатывается.

— Как это тебя ногу-то угораздило ушибить?

Вынимаю из рюкзака обломок страшной стрелы.

— Твоя работа?

Глаза у старичка становятся круглыми, он в смущении чешет затылок.