На суше и на море - 1969

Еще день отдыхаем. Нога моя немного отходит, и на следующее утро мы покидаем царство сказочного гнома. Дед Терентий плавит нас на лодке в знакомый тупик. На кромке широченной мари показывает одному ему знакомую звериную тропку, напутствует:

— Держитесь стежки, в сторону не суйтесь, эта марь страшенная, зыбунов не счесть! Тропкой до середины отшагаете, а там и Алеунская стенка выкажется.

Мы по очереди жмем его цепкую маленькую руку, желаем удач и долгой жизни. Машем Артемке, который кружит в высоте, и бредем в безбрежную даль по высоченным кочкам, покрытым спелой нивой волнующихся ковылей, осок и вейников…

На второй день мы без особых приключений замыкаем маршрут на нашем таборе. Там все в порядке. Хозяйственные бурундуки вокруг старательно подчистили объедки, навели санитарную чистоту.

А утром опять тайга, потом костры, ночевки. В работе и хлопотах таборной жизни миновало четырнадцать дней… Полощет дождь. Спальник отсырел, лежать надоедает. Вылезаю из палатки. Косматые тучи, прижимаясь к вершинам лиственниц, огромным фронтом ползут с хмурого востока. Укрывшись плащом, под защитой тента разжигаю маленький костер; наложив дров, спускаюсь с чайником к озеру. Мерка наполовину затоплена. Да это и не удивительно: дождь льет третьи сутки. Уровень воды в озере подскочил на шестьдесят сантиметров. Алеун почернел, вспух, беснуется, как одержимый. Возвращаюсь к костру, кипячу чай.

После возвращения с зимовья деда Терентия мы успели переделать уйму всякой работы. Избродили во всех направлениях зону обследования, изучили состав и количество ее фауны. Узнали, что на двухстах квадратных километрах живут лосиха с лосенком и два быка, что в сопках «дубовых» прячутся от медведей три изюбра, а в кривунах Алеуна скрываются в зарослях роз и спиреи примерно шесть косуль с косулятами и три старых козла. На всей территории власть целиком принадлежит артели из семи медведей, и верховодит этой артелью старая злая медведица, посетившая лагерь во вторую ночь нашего пребывания на Алеунском озере…

Юрка, изранив пальцы рук и переломав все напильники, ухитрился наклепать на лопасти винтов отличные заплаты, перебрал по винтикам и удачно вылечил от хронической немощи старенький мотор, и тот теперь орет бодро и весело… Мы тоже бодры и веселы, хотя и давно уничтожили весь запас продуктов. Доедаем последний кусок косулятины. С медведями мы ужились, найдя общий негласный язык. Познав мощь наших двустволок, они теперь вежливо и корректно уступают дорогу, стыдливо прячась в кустах лещины, и даже не пытаются проверять лагерный инвентарь.

Конечно, не навались затяжной дождь, мы не сидели бы с подтянутыми животами. А теперь ничего не попишешь, сиди и жди. В тайге так: терпение— залог благополучия. Хорошо хотя махорка есть и чай, а то бы скука одолела.

Чайник сердито клокочет. Достаю из коптилки последний кусок щучины, из мешка горсть крошек, чем-то отдаленно напоминающих бывшие сухари. В них полно кусочков коры, волокон, мешковины и другого непонятного мусора. Ничего, отсеем!

Скрепя сердце лезу в свой тайник — полевую сумку, извлекаю два кубика серенького сахару. Осталось еще четыре, жаль!

— Юрка! Завтрак подан.

Он что-то бормочет, высовывает из палатки голову, морщится и опять прячется.

— Давай, давай, шевелись, нечего прохлаждаться.

— Ладно, сейчас.

Появляется уже в плаще и высоких резиновых сапогах. Идет к озеру, умывается, чистит зубы, заботливо проверяет на корме лодки укутанный брезентом мотор. Поднявшись, садится под тент, сердито поглядывая на восток.

— Когда он перестанет?

— Да, наверное, нескоро, просвету не видно.

— Сегодня, может, ребята приплывут, ведь уже четырнадцать дней?

— Вряд ли. Я не жду. В дождь не поедут.

— Щука последняя?

— Ну да, ты же видел: ящик пустой.

Он с жадностью доедает рыбу, похрустывает крошками и берет кружку чаю. Я протягиваю кусочки сахара. Удивленно таращит глаза.

— Откуда?

— Давай бери.

— Сахар! Эге, это сила. Теперь жить можно!

От выпитого чая становится приятнее и веселее. Дождь немного ослабевает, и Юрий, надув резиновую лодку, плывет смотреть перемет…

С рыбой у нас получился непростительный конфуз. После первых обильных уловов я перекоптил весь засол. Подналегали на мясо, надеясь, что копченая рыба долго сохранится, но все испортила невыносимая жара. Когда по возвращении из похода мы полезли в ящик, то обнаружили, что крупные щуки, сиги и верхогляды безнадежно испортились. Погоревав, отдали их на съедение бурундукам и полевкам. Снова выставили ловушки и, к удивлению, ничего не поймали. Сети были пусты два дня и две ночи. Куда что подевалось? На переметы реденько попадали сомы, а спиннинговые блесны попусту играли в прозрачной воде. Алеун вымер. За неделю с трудом подкармливались ухой, не имея возможности сделать запас на черный день. Вот поэтому-то так быстро исчезло мясо. Чем-то сегодня порадует Алеун?

Вообще-то здесь по водоемам Алеунского бассейна, видать, запасы рыб невелики, озера мелкие, не чета озеру деда Терешки.