— Примеры имеются. Помните, как Дубровский — в упор!
Это повеселило всех. Кравцову советовали пожертвовать этот ковбойский пистолет какому-нибудь театру, но вскоре, истратив половину патронов, убедились, что он пригоден не только для сцены: бой был сильный и верный. Револьвер оттягивал бок, но все же придавал уверенность, и Кравцов продолжал его носить, по возможности отвечая на шутки шутками. И вот именно благодаря этому средству самозащиты были выявлены незаурядные умственные способности какого-то медведя, а Кравцов побывал в двух шагах от смерти.
Это произошло 23 августа. Мы все должны были отправиться вниз по течению Орочи километров на двадцать, к скалам Суслова, где обнажались хрусталеносные жилы очень интересного строения.
Кравцов поднялся раньше всех, на рассвете.
— Битому не спится! — заметил Сергей, намекая на то, что вечером Кравцову крупно не повезло в преферансе.
— Причина, сэр, иная, вам непонятная, — трудовой энтузиазм! Я поеду на берестянке и вас, канительщиков, встречу на месте, держа кристаллы, как цветы!
Ждать, пока мы соберемся, оставалось не так уж долго, но, вероятно, Кравцову хотелось проявить самостоятельность, показать, что он уже не нуждается в опеке. Никто не возражал.
— Не забудьте шляпу, — напомнила Татьяна.
— Благодарю вас, — ответил Кравцов, вернулся в палатку и надел шляпу.
— Она вам очень идет! — внимательно посмотрев, решила Татьяна и добавила: — Именно такие носили все пикейные жилеты в «Золотом теленке»!
— Они носили соломенные, а эта капроновая, вполне современная, — уточнил Кравцов, но, как парировать причисление его к пикейным жилетам, не нашелся.
«Своя парнишка» благожелательно помогла ему уложить в берестянку рюкзак, фотоаппарат, приемник, затем взглянула на револьвер, и в ее синих глазах снова заблестели смешинки.
— Советую привязать к левой ноге камень побольше, а то ваш «Смит» перевесит — еще опрокинетесь, а с ним не выплыть!
— Вы недооцениваете товарища «Смита», он уравновешен, а главное, не болтлив! — заметил Кравцов, осторожно влезая в берестянку, и был очень доволен, что последнее слово осталось за ним.
То, что плыл он не на современной байдарке, а на ее прародительнице — первобытной берестянке, купленной у последнего их изготовителя, старика-эвенка, свидетельствовало лишь о плохом снабжении, но для Кравцова была в этом особая романтическая прелесть. Он то напевал, в такт работая веслом, то, положив его поперек лодки, любовался скалистой тайгой.
Левый берег был серый, холодный, туманный, а на правом — скалы, лиственницы, цветы и травы — все было озарено солнцем так ярко, что приходилось щуриться. Река там голубела, просвечивая до дна. Птицы грелись, взлетая навстречу солнцу. Оно поднималось все выше, быстро, как вертолет, который доставил его сюда.
«Прошло всего две недели, — подумал Кравцов, — а лаборатория и весь привычный городской уклад уже где-то бесконечно далеко не только в пространстве, но и во времени».
Оглядывая берега, он в полный голос, тут некого было стесняться, запел озорную песню бродячих геологов, очень приближенно сохраняя мотив:
Солнце уже достало до левого берега. Струйками дыма исчез туман, и вся долина стала веселой, яркокрасочной. Почти под самой берестянкой, не отставая, плыл таймень, играя плавниками.
— Эх, не захватил острогу! — пожалел Кравцов и усмехнулся, подумав, что две недели назад он имел более чем смутное представление о таком способе лова.
Следя за рыбой, он наклонился над бортом, увидел себя четко, как в зеркале. Он посвежел, глаза блестели… Нет, теперь он не выглядит таким «тепой», как в первые дни!
Кравцов задумался, долго сидел неподвижно и вдруг тихо сказал:
— Таня, поймите, эти годы я был подобен флюсу, мечтал только о кристаллах и ухаживал в основном за автоклавами…
Вздохнув, он включил приемник. Донеслось «…объявлено сто двадцать шестое серьезное предупреждение…», а ему была нужна музыка! Более далекие станции приемник брал еле-еле, неустойчиво. Кравцов знал, что стабилизатор в нем из кварца, изготовленного у него в лаборатории, так что и жаловаться было не на кого.
Река резко сузилась, забурлила. Кравцов поспешно взялся за весло. Километра два он мчался в сумрачном ущелье со скоростью автомобиля, швыряло, как на тряской дороге. Потом течение стало спокойным, открылась широкая заболоченная долина.