На суше и на море - 1969

В невысоких береговых обрывах чернел угольный пласт, а выше, над кочковатым торфяником, сколько хватало взгляда, был бурелом. Замшелые, обломанные деревья, живые и мертвые, кренились в разные стороны, образуя многоярусный непроходимый завал. Было в этом пейзаже что-то такое архаическое, древнее, что Кравцов не удивился бы, увидев тут динозавра или мамонта. И вскоре он действительно увидел на правом берегу, где впадал ручей, сначала неопределенное буроватое пятно на зеленом фоне, а потом…

Вздрогнув, Кравцов перестал грести. Медведь!

Низко опустив голову, тот пил из ручья. Вода там поблескивала и, наверно, журчала, огибая камни. Поэтому зверь не услышал, как падали с весла звонкие капли.

Не задумываясь, привычным движением Кравцов открыл фотоаппарат, навел на бесконечность, четко увидел медведя в видоискателе. Тот стоял вполоборота, выделялся белый треугольник на его груди.

— Как сорочка, — отметил Кравцов, снимая, — только галстука не хватает!

Он не знал, что таких, белогрудых, охотники называют князьками и считают их самыми злыми и опасными.

Медведь все пил, не поднимая головы.

— Не чует: ветер встречный, — пробормотал Кравцов и как-то неожиданно для самого себя расстегнул кобуру ковбойского пистолета.

— Случай редкий, я же за водяным барьером, на быстрой лодочке, ничем не рискую, — поспешно обдумывал он. — И это не озорство, не бессмысленное убийство, мы уже три дня на пшенном концентрате!

Уже оставалось метров двадцать, белая манишка медведя вырисовывалась четко, как мишень.

За эти дни у костра Кравцов наслушался охотничьих рассказов и знал, что стрелять надо в убойное место, лучше всего под лопатку, туда, где возле передней ноги от ходьбы вытерта шерсть.

Он уже был как раз напротив медведя и ясно видел потертость у левой ноги. С воды на таком расстоянии медведь не казался большим и страшным.

Соблазн был велик!

— Я же ничем не рискую, — убеждал себя Кравцов, — стреляю метко, это проверено. «Смит» бьет как винтовка, доску пробивает, это тоже проверено.

Все это было верно и все же так страшно, что Кравцову даже холодно стало. Сейчас или никогда!

Вероятно, Павел Васильевич воздержался бы от столь не свойственного ему начинания, но в это мгновение он подумал о Тане, вернее, увидел ее лицо с той особой, ему предназначенной насмешливой улыбкой.

— Я не ковбой, но и не пикейный жилет! — пробормотал он и начал целиться, изо всех сил сжимая револьвер обеими руками, щуря левый глаз, помня, что главное — не волноваться, плавно спустить курок!

Оглушительный грохот, толчок!

Кравцов ожидал всего: что медведь упадет, или убежит, или заревет, взвившись на дыбы. Может быть, даже примет человеческий облик и закричит: «Что ты, дурак, делаешь!»

Но Кравцов никак не ожидал, что медведь в то же мгновение прыгнет, как тигр, и, подняв фонтан брызг, поплывет на него, высовывая из воды только уши.

Кравцов выстрелил еще раз, почти не целясь. Руки задрожали, потребовалось большое усилие, чтобы заставить их выполнить приказ — сунуть револьвер вниз, под ногу, и схватить весло. Даже на олимпийских играх оно, наверно, не мелькало с такой скоростью! Правда, здесь количество не сочеталось с качеством — гребки получались короткие, слабые: уж очень Кравцов спешил. И все же берестянка бежала стремительно.

Кравцов при каждом гребке до хруста вертел шеей, поглядывая назад, с ужасом убеждаясь, что медведь догоняет.

«Что делать? Что? — думал он. — Бросить весло и стрелять? Ведь есть еще три патрона», — но руки дрожали, и он сознавал, что это невозможно. Пальцы до боли впились в весло и не хотели подчиняться. Да и сам он уже не верил ни в свою меткость, ни в пробойную силу ковбойского пистолета. Оставалось только одно: спасаться, бежать! Он задыхался, но темпа не сбавлял, весло мелькало быстро, как только можно, и даже еще быстрее!

При резком взмахе Кравцов чуть не опрокинулся и в это мгновение в воде, как в зеркале, увидел чье-то лицо, бледное, потное, испуганное, со страдальчески оскаленным ртом. Он так торопился, что даже не понял, что видит себя.

А медведь уже подплывал к берестянке. Уже до его красноглазой морды можно было достать веслом. Кравцов невольно отшатнулся в сторону и опять чуть не опрокинулся. Руки у него совсем обмякли, он замер, как загипнотизированный кроваво-красными глазками медведя. А тот поднял голову, должно быть поплыл стоя, оскалил пасть и заревел яростно, сипло, будто давясь. Готовясь вцепиться, он высунул из воды переднюю лапу.

Трагический конец наступил бы немедленно, но спасла капроновая шляпа. При очередном бессильном взмахе веслом она свалилась с потной головы, полетела в медведя. Тот даже подпрыгнул, наполовину выскочил из воды и вцепился в нее лапами. Сила их известна: медведь поднимает быка. С бешеной яростью терзал он шляпу, но — слава отечественной капроновой продукции! — прошло несколько секунд, прежде чем она разлетелась в клочья.