На суше и на море. 1971. Выпуск 11

Но можно рассматривать мемуары барона не с точки зрения достоверности описанных в них событий, а лишь как не лишенный занимательности литературный памятник, оставленный человеком «с пылким воображением». Скажем, мог же барон использовать приключения на Камчатке и в других краях как благодарный материал для написания авантюрной повести в духе рассказов барона Мюнхгаузена, с которым он, кстати сказать, жил примерно в одни и те же годы! Тогда все станет на свои места и все претензии к барону отпадут сами собой.

Так кто же он был на самом деле, этот удивительный человек? Сказать, что всего лишь авантюрист, — значит судить о нем предвзято и поверхностно. Нас, людей двадцатого века, могут привлечь в нем многие замечательные черты. Прежде всего мужественный, неустрашимый, волевой характер, стремление к защите правого дела, униженных и оскорбленных. Вспомним хотя бы Большерецк, где он сумел умно подготовить и почти бескровно осуществить восстание, нагнавшее страху на Екатерину II. Правда, далеко не всегда его благие замыслы успешно завершались, но ведь он старался как мог. Вспомним, наконец, что он решительно воспротивился работорговле на Мадагаскаре и виновных в этом сурово карал. Авантюрист? Как говорится, немного есть. Но, заметьте, от всех своих «авантюр» он не нажил палат каменных и в общем всегда был беден. На многих его поступках и начинаниях отразилось знакомство со взглядами передовых людей своего времени. Похоже, что когда-то он действительно почитывал и социалистов-утопистов. Недаром англичанин У. Эллис, один из многих историков Мадагаскара, писал: «Взгляды Беневского опередили его эпоху, а обращение с мальгашами было справедливее и лучше, чем обращение других европейцев, прибывающих на этот остров».

Этими своими чертами и поступками Беневский резко выделяется из ряда прославленных молвой авантюристов XVIII века, таких, как небезызвестный медик-шарлатан Калиостро, или граф Сен-Жермен, или любимец прекрасного пола Джакомо Казанова, или унесшая свою тайну в могилу княжна Тараканова. Скиталец и воин, Беневский не ровня им. Он выше их и цельнее. Он социально значимее. И прежде всего этим для нас интересен.

Об авторе

Пасенюк Леонид Михайлович. Родился в 1926 году в с. Великая Цвиля Городницкого района Житомирской области. Член Союза писателей СССР. Автор совершил много путешествий по нашей стране. Им опубликовано одиннадцать сборников рассказов и повестей («Хозяйка Медвежьей речки», «Нитка жемчуга», «Съешьте сердце кита», «Семь спичек», «Отряд ищет алмазы», «Перламутровая раковина», «Четверо на голом острове», «Люди, горы, небо» и другие), роман о вулканологах Камчатки «Спеши опалить крылья» и три книги путевых репортажей («Лед и пламень», «Иду по Огненному кольцу», «Путешествие на белой шхуне»). В настоящее время работает над книгами об освоении русскими и советскими людьми окраин нашей страны: Камчатки, Курильских, Командорских островов и островов Северного Ледовитого океана. В сборнике выступает впервые.

ДЯДЮШКА ПИНЬЯР И ГРАФ БЕНЕВСКИЙ

Вместо послесловия

Дядюшка Пиньяр не прочь был и приврать. Но как не простить старику эдакую малость? Ведь Пиньяр и вправду видывал Яву и Коромандельский берег, Борнео и мыс Доброй Надежды.

Они были большими приятелями, этот седой консьерж и начинающий музыкант Гектор Берлиоз. Будучи знаменитым композитором, Берлиоз вспоминал: «Я всегда очень любил старых путешественников, у которых есть в запасе какая-нибудь давняя история. Я слушаю их со спокойным вниманием и необъяснимым терпением. Я следую за ними во всех их отступлениях, за всеми малейшими подробностями эпизодов в передаваемых ими событиях».

По-моему, есть некое сходство между приятелем Берлиоза и героем очерка Леонида Пасенюка. Как и дядюшка Пиньяр, Беневский странствовал годы и годы. Как и дядюшка Пиньяр, Беневский подчас «увлекался», вспоминая минувшее.

Однако меж ними есть и различие. Старика консьержа слушал один Берлиоз да еще пара собутыльников, ибо Пиньяр, не скроем, любил-таки пропустить стаканчик. А Беневский написал книгу.

За несколько десятилетий до выхода этой книги свифтовский Гулливер сообщал своему родственнику: «Вы уговорили меня опубликовать весьма небрежный и неточный рассказ о моих путешествиях». Не думаю, что Беневского уговаривали. Скорее, напротив, он сам уговаривал издателя.

Издатель не промахнулся: книга разошлась быстро. Вскоре ее перевели на несколько языков. Ею зачитывались поколения. Промахнулся не типограф. Промахнулся… автор. Он не прикрылся, как Гулливер, этим «небрежный» и «неточный». Больше того, он храбро назвал свое повествование мемуарами.