На суше и на море - 1976

Его стали ждать. Каждый час с перевала запрашивали одно и то же: «Не приехал?» И всякий раз снизу отвечали: «Не приехал. Ждем». Говорить больше было не о чем. В обычную погоду, чтобы спуститься на лошади с перевала, хватило бы двух часов. Прошел день, потом ночь… Это была жуткая бора. Город, отрезанный от мира лавиной снега, льда и холода, мгновенно потерял свои реальные черты, словно перестал вдруг существовать. Он пропал, исчез, растворился.

Василий Андреевич вдруг замолчал и задумался. Я прервал его размышления:

— Ну и как? Федотков-то?

— Георгий Михайлыч? — словно очнулся Кондрашов. — Доехал. А что ему сделается? Ноги лошади сам переставлял, она ж сразу по морду влезла в снег… — И он рассмеялся: — Вот мы и приехали!

Едва Кондрашов открыл дверцу машины, как тут же, взвизгивая и крутя хвостом, к нам подлетел пес.

— Ну, Боцман, Боцман… — утихомиривал его Василий Андреевич. — Встречай, Георгий Михайлович! — крикнул: — К тебе пожаловали.

Я вышел из машины. На крыльце, освещенный солнцем, стоял человек. Покатые плечи, толстоватый, коренастый, на нем только майка и брюки, ноги босы. Из-за плеча выглянула такого же небольшого роста женщина.

И тут случилось странное. Георгий Михайлович вдруг круто повернулся и исчез в доме.

Мы пересекли двор, Кондрашов что-то оживленно говорил, а я думал о Федоткове. «Что это он так?» — хотелось спросить. И тут в дверях снова показался Георгий Михайлович. Изменений в его облике было мало, но он казался совсем иным человеком: на ногах его были тапочки, и сам он улыбался тихой и долгой улыбкой, словно именно за ней он так поспешно бросился в дом.

— Да ты, гляди-ка, приоделся! — рассмеялся Кондрашов.

— Надо, — серьезно ответил Георгий Михайлович.

Разговор этих давно знакомых друг с другом людей так и продолжался: Кондрашов много шутил, нарочито громко смеялся, Георгий Михайлович или отмалчивался, или был серьезен в своих речах.

Федотков стал рассказывать, как в пятьдесят третьем году впервые поднимался сюда, еще не зная, что проведет здесь всю жизнь. Он вспомнил, как на него вылетели из-за поворота какие-то с саблями наголо. Но наверное, история эта была Кондрашову известна, и Георгий Михайлович, смутившись, не докончил ее.

Потом поговорили о затмении 6 августа. Вспоминая год, когда оно произошло, Галина Федоровна сказала:

— Это когда 50 миллиметров осадков выпало в час.

Даже ориентиры во времени у них были свои, связанные с погодой, и дожди для них были «осадками». И странно было думать, что этих людей отделяет от всех остальных лишь долгий, но некрутой подъем на Мархотский перевал. Город с родившей его незамерзающей бухтой был виден отсюда весь, он лежал как на ладони.

Правда, были еще двадцать лет жизни, которые невозможно увидеть, но и они отделяли. Годы состояли из дней, и почти каждый день Федотковы смотрели на город, как с самолета. Город, ограниченный голубой кромкой бухты, выглядел отсюда невероятно красивым: ничего лишнего, даже клубы мергелевой пыли отсюда смотрелись облаками, красивыми и нежными.

— По вечерам, — говорила почему-то немного смущенная Галина Федоровна, — мы все смотрим на него… Огни горят как звезды, только что внизу, а не на небе. А спустишься — не то совсем. Посмотрите, когда стемнеет, лучше телевизора… Может, поэтому мы и в кино не ходим почти, редко спускаемся.

В беседу время от времени врывался ветер. О нем говорили как о живом существе… Еще вспомнили о какой-то девушке, что встретила Георгия Михайловича в доме в его первый приход на гору. И о доме, в котором мы сидели сейчас.

Это был удивительный дом. Когда его построили, никто точно не знал, как и то, когда впервые начались здесь метеонаблюдения. Все сошлись на том, что дом построен русскими военными наблюдателями в прошлом веке, с тех пор не перестраивался. И даже бора ничего не может с ним поделать. Стены, сложенные из тесаных мергелевых глыб, несокрушимы, хотя о силе ветра здесь, наверху, ходят слухи невероятные. Георгий Михайлович вспомнил рассказ прежнего начальника станции, что был здесь до него. Тот в свою очередь слышал об этом от своего предшественника. Все это были люди серьезные и не расположенные к преувеличениям в разговорах о своей работе. Но факт действительно невероятный…