На суше и на море - 1976

Снаружи льды забили уже весь вход в пещеру. Вода медленно и спокойно вливалась в грот, с тихими всплесками все ближе подступая к нам. Уровень ее достиг самого края площадки, на которой мы примостились. Если прилив продолжится, нам податься некуда. Даже если волна не захлестнет нас, простоять в ледяной воде несколько часов в ожидании отлива мы все равно не сможем.

Наступила полная тишина. В природе полного затишья почти не бывает. Даже если безмолвствуют птицы и звери, не журчит вода, не шумит ветер, воздух всегда наполнен дыханием земли. Сюда же, в недра базальтовых скал, при полной неподвижности моря, замершего в верхней точке прилива, не доходило ни звука. Тишина была такая, что в ушах звенело. И в этой могильной тьме и безмолвии только ритмичные толчки собственной крови напоминали о том, что ты жив.

Ко всей этой гнетущей обстановке добавился еще ужасный холод, охвативший наши неподвижные тела, ибо крохотная каменная площадка, на которой мы примостились, не позволяла не только двигаться, но и делать резких движений. Я включил фонарь. Прямо у наших ног, в призрачном свете фонаря, стояла черная, таинственная в своей неподвижности вода.

Мы были заживо погребены.

— Ну, Тимофей, в третий раз пришел за нами Нептун, или, по-твоему, Тэм. Если и на этот раз он нас не одолеет, видно, не суждено нам стать утопленниками. Может, замерзнем, умрем с голоду, сгорим, но только не утонем, — попытался я шуткой отвлечь его от мрачных мыслей.

Ороч молчал. Видимо, он считал, что, когда духи моря так близко подходят к нему, такие разговоры неуместны.

Я выключил фонарь, и все снова погрузилось в непроницаемый мрак: оба входа в пещеру были сплошь забиты льдом. Пытаться что-либо разглядеть в таком мраке было бесполезно, и я закрыл глаза. И тут мне вспомнилось изречение одного из больших писателей: «Нет хуже состояния, когда чувствуешь себя беспомощным, во власти слепых случайностей».

Да, мы были как раз во власти слепых случайностей. Бейся головой о скалы — не прошибешь! Сокрушить эти скалы можно только динамитом. А у нас одни топоры.

Чтобы не думать об этом, я попытался воскресить в памяти какие-нибудь приятные эпизоды. Постепенно они захватили меня…

Я очнулся: Тимофей тряс меня за плечи. Мысли медленно возвращались к действительности.

— Спи не ната! — чувствуя, что я зашевелился, кричал он. — Самерсай бутешь! Шевелис ната! Бекай некте — шевелис! Ковори сказка!

— К-ка-ку-у-ю ска-а-з-з-ку? — лязгая от холода зубами и окончательно приходя в себя, спросил я.

— Какой спай. Все ковори. Молчи не ната!

— Ну я уже давно забыл все сказки, а вот стихи — могу прочесть.

— Тавай. Все отно, отнахо. Ковори ната.

— Я прочту тебе стихи Байрона «Сон».

— Все отно, тавай «Сона». Только сам не спи, не ната.

— «Я видел сон. Не все в нем было сном…», — начал я, но тут же замолк.

— Э, ну их..! Не к чему панихиду служить! Если даже мы замерзнем, то ведь люди и без нас будут жить. А в этом стихотворении Байрон служит панихиду по всему человечеству, погибающему от холода потому, что Солнце погасло. Лучше я расскажу что-нибудь веселое.

«Выпьем, добрая подружка…» Тимофей!! У нас же спирт есть! В нем сейчас наше спасение. Давай-ка согреемся!

Неразведенный спирт как огнем обжег внутренности, и через несколько минут благословенное тепло разлилось до кончиков пальцев на ногах, а с ним и жизнь возвращалась в тело.

Я посмотрел, на часы: шестой час утра. Там, за базальтовой, стеной нашей каменной гробницы уже начинался рассвет, а здесь непроглядная тьма. Неужели мы больше никогда — не увидим солнца?

«Ведь льды не базальт, будем рубить топорами». Эта мысль придала бодрости. Я тут же поделился ею с Тимофеем.

Однако приступить к делу мы не могли: грот был заполнен водой, уже покрывшейся тонким льдом. Надо было ждать отлива.

Вдруг под ногами у нас послышался шорох, который вскоре перешел в легкий треск. Я зажег фонарь — лед медленно, едва заметно оседал.

— Тимофей, отлив! Начался отлив!!!

Вскоре и снаружи послышался треск, потом скрежет. Наконец все слилось в сплошной грохот. Легкая вибрация ощущалась даже в несокрушимых базальтовых скалах. Льды, закрывавшие оба входных отверстия, дрогнули, зашевелились, медленно соскальзывая вниз. Оттуда донеслось адское громыхание. Непроницаемая тьма поредела, посерели льды, закрывавшие арку входа. Зажурчала вода, хлынувшая из грота. Лед в нашем убежище с треском оседал, и вскоре обломки его оказались на «полу» пещеры.

Снаружи еще. раз прогрохотало, и льды. <у выхода сделались светлыми. В гроте сразу проступили очертания каменных выступов и нагроможденных повсюду льдин. Скрежет за стеной затихал. Там последний раз тяжело ухнуло, и ледяной заслон, закрывавший вход, с треском провалился куда-то.

В пещере мгновенно стало светло. Не верилось, что минуту назад здесь царили могильная тьма и чудовищный холод.

Мы вышли из грота.

Море клубилось испарениями, как поле битвы дымом пожарищ.

Из-за линии горизонта выглянуло ярко-красное солнце и медленно поползло вверх. Постепенно бледнея, оно вскоре стало оранжевым. На темных скалах заиграли коричневые блики.

Наступило утро.