На суше и на море - 1976

На следующий день к вечеру мы уже без особых приключений достигли мыса Мурашко. С южной стороны мыса есть удобная для небольших судов бухта. Берега ее представляют собой заболоченную, вдающуюся глубоко в материк долину. Пологие склоны окрестных сопок покрыты высоким строевым лесом. Во время войны, при остром дефиците леса, заготовки его велись в этих дебрях. Йотом из-за отдаленности бухты транспортировка древесины стала нерентабельной.

Но заброшенное жилье лесорубов должно было уцелеть. В густом ельнике. мы заметили несколько длинных. бараков. Стены, крыши, потолки и полы хорошо сохранились, но внутри помещений не осталось ни одной исправной печи, а окна и двери, зияли пустыми проемами. В комнате, где почему-то не было пола, мы закрыли оконный и дверной проемы досками и развели на земле костер. И это было нашей непростительной ошибкой. Соблазнившись крышей над головой, мы, искушенные в ночевках у костра, оказались теперь в самом плачевном положении. Как только дрова разгорелись, сухие стены начали дымиться, ежесекундно готовые вспыхнуть. Конечно, мы могли выскочить из загоревшегося барака в любое время. Но укоренившаяся привычка ценить все созданное человеком в тайге не позволяла нам допустить пожар.

Так всю ночь мы и не сомкнули глаз. Растаскивали костер, как только стены начинали дымиться. И снова поправляли его, когда он затухал, жались к нему и, лежа с открытыми глазами, с нетерпением ожидали конца бесконечно длинной морозной ночи. Было особенно обидно, что, поддавшись искушению обрести на ночь кров, мы отказались от ночевки у костра под открытым небом. А выходить среди ночи наружу и в темноте искать сухостой в тайге — напрасная трата времени: даже с фонарем его найти трудно. Дров же, запасенных нами для ночевки под крышей, под открытым небом хватило бы не больше чем на два часа.

Когда настало время подумать о завтраке, мы обнаружили, что у нас остался только один двухсотграммовый брикет рисового концентрата.

Вот пример, как жестоко можно поплатиться за свое легкомыслие! Мы знали, что нам предстоит идти минимум пять суток, но пренебрегли правилами тайги: «Уходя от лагеря на день — бери запасов на три». Мы взяли продуктов на пять дней. А сегодня наступил уже восьмой.

— Ну, Тимофей, сегодня будем только кишки полоскать. Сварим полбрикета. Конечно, на двоих сто граммов концентрата маловато, но половину на всякий случай надо оставить…

— Сення поселок ходи. Кушай мноха бутет. Сачем каша оставляй?

— Нет, Тимофей, хоть ты и старый таежник, но в этом я с тобой не согласен и половину брикета оставлю. Если завтра мы не выйдем к людям, то сварим половину оставшейся половины.

— Сачем оставляй? — ворчал ороч.

— Ничего, ничего. Похлебаем рисового отвару, чайку попьем— налегке и пойдем быстрее.

— Чай корошо, кокта брюха мяса мноха. Кокта отин чай — брюха скоро урчи.

— Поурчит и перестанет. Жир у нас внутри есть — без мяса не сидели. Да и вообще, что ты ворчишь? Небось, когда раньше один ходил в тайге, случалось, и по неделе не ел?!

— То ранее, а то чичаза, — буркнул он.

— Ага, раньше не на кого было ворчать, а теперь я у тебя козел отпущения!

— Та моя нисево. Моя это себя ругай, — уже миролюбиво сказал Тимофей и, допив чай, добавил: — Чай хватит пей. Ходи ната. Сення поселок приходи. Там чай допивай бутем.

— Вряд ли. И все же с хорошей мыслью идти веселей.

— Сення поселок бутем, — уверенно заявил ороч. — Са той большой сопка проходи — поселок попадай, — указал он на северо-восток, где в лучах восходящего солнца сверкала снежная вершина высокой горы с крутыми склонами. Господствуя над окружающими сопками, она служила прекрасным ориентиром, и я взял ее за отправную точку общей ориентации.

Закинув пустые рюкзаки на плечи, мы двинулись вверх по реке на северо-запад. И хотя это несколько не совпадало с нашим северо-северо-западным направлением, двигаться вдоль долины было легче, чем карабкаться по крутым сопкам, сплошь заваленным буреломом. Через несколько километров речная долина повернула на юг — в сторону, противоположную нашему маршруту. Мы остановились.

— Стесь дороха бутет. Бухта ходи.

Я присмотрелся. Среди старого перестойного леса выделялась узкая полоса молодых деревьев. Было заметно, что когда-то здесь проходила просека или дорога, теперь заросшая лесом.

— Ты когда здесь ходил? Когда тут дорога была?

— Трисать первом.

— Эка! Сорок лет прошло! Вот она, твоя дорога. Видишь: заросла, — указал я на молодую поросль.

Но мой проводник стоял на своем.

— Дороха бутет. Моя искай ходи.