На суше и на море - 1977

К утру медведь в пятый или в шестой раз попробовал выйти на пасеку сзади избушки, но снова собака помешала ему, и он ушел вверх по реке, распугивая трескучих сорок.

Вставало солнце, за легким утренним ветром, спустившимся с гор, потерялся голос Чернушки. Я дождался Романа, сдал ему пасеку в целости и сохранности и пошел домой. У Чернушки я остановился, умылся, напился свежей утренней воды и тут же на песке увидел след большого, тяжелого медведя. Зверь спустился сюда с пасеки и уходил вверх по реке, в горы. Это был след того самого медведя-самца, который первым узнал дорогу к ульям. Значит, медведица с медвежатами в эту ночь не появлялась…

Вторая ночь на пасеке

В первую ночь как-то «объясняться» с медведем я не собирался. Сначала хотелось выяснить все подробности медвежьих походов за медом, а главное — проверить их «расписание». Не раз слышал я одно общее правило: медведь, разоривший улей и вдосталь наевшийся меда, заявится в следующий раз на пасеку только на третий день. Откуда взялось такое правило, я не допытывался. Подтверждали его и люди пожилые, многое повидавшие в горах, а потому я не сомневался, что какая-то закономерность, какое-то «расписание» у медведей действительно должно существовать…

В первую ночь, судя по всему, я должен был ждать того большого медведя, который не один день присматривался к ульям и первым разорил пчелиную семью. Медведица с медвежатами совсем недавно плотно пообедала на пасеке, и встреча с ней и ее отпрысками могла произойти лишь во время второй моей вахты.

В первую ночь привязывать собаку я не стал, надеясь, что звери, еще не встречавшие на пасеке собак, могут принять лай пса за предупреждение и без моего особого вмешательства забыть дорогу к ульям.

Первая вахта закончилась благополучно. К ульям пытался подойти самец. Медведица не появлялась. Правило вроде бы подтверждалось. Зверь бродил вокруг пасеки всю ночь, тревожил пса, но не показывался и к утру ушел вверх по реке. К вечеру я снова был на месте и остался на пасеке один. Ночь обещала быть тревожной. Настала пора наведаться медведице с медвежатами. Ждал я и медведя, которому прошлой ночью собака не дала подойти к ульям.

Доверенная мне пасека была большой. Из окна избушки я видел только часть ульев. Остальные прятали от меня кусты черемухи, и, что делается в том углу пасеки, я мог узнать, только выбравшись из избушки и неслышно обойдя кусты… С какой стороны подойдут звери? Откуда ждать их в эту ночь?..

На этот раз я взял собаку в избушку, уложил около своих ног. Я сидел за столиком у окна, стекло было выставлено, и теперь я мог слышать все, что делается вокруг…

Пес дремал. Солнце ушло за увал, тайга сразу стихла. Тут же исчезли сороки и дрозды. И в наступившей тишине услышал я возню мышей под кустом, куда Роман выбрасывал мусор. Под окном проскользнул зверек. Он появился и пропал так быстро, что я не успел разобрать, кто это — ласка или горностай. Зверек шмыгнул к мусорной куче, и там немедленно стихли мыши. В полутьме еще можно было разобрать стрелки на часах — шел одиннадцатый час.

Я допускал, что медведь выйдет на пасеку неслышно, появится вдруг, как таежная тень. Если он выйдет к ульям напротив избушки, я увижу его. Если подойдёт слева за кустами, со стороны омшаника, кусты скроют зверя, но я все равно услышу легкий удар — скребок когтей по крышке улья. Крышка стукнется о землю, зверь станет вытряхивать из улья рамки с медом, и, наконец, раздастся фырканье, ворчанье, чавканье: по-другому есть мед медведь пока не научился. Я должен услышать медведя даже тогда, когда он не станет пожирать мед здесь, а, ухватив улей передними лапами, понесет его в лес — и здесь когти зверя обязательно чиркнут по стенке улья хотя бы раз… Тогда я неслышно выйду из избушки, тихо подойду к медведю, окликну его, появлюсь внезапно перед занятым едой, сосредоточенным зверем и сразу же разряжу ружье над его головой… Если я хоть как-то успел понять этого зверя, изучив его следы, манеру подхода к пасеке, медведь должен был страшно перепугаться и надолго запомнить эту встречу.

Правда, в моем плане был один сомнительный пункт… Зверь мог напугаться только тогда, когда забудется, займётся делом, потеряет на время осторожность. В противном случае он просто поспешно уберется подальше от греха и на следующий раз будет более внимательным: ведь очень трудно как следует напугать того, кто ждет, что его напугают.

На пасеке медведь мог утратить осторожность, лишь когда доберется до меда, разворошит улей. Но за то время, пока, заслышав зверя, я успею осторожно подойти к нему, он может не только снять крышку с улья, но и вытряхнуть на землю рамки с медом, поломать их и подавить пчел. Короче говоря, успеет полностью разорить пчелиную семью.