На суше и на море - 1980

— Это же Арслан! — перевел Давид-ду смысл гневных восклицаний, развел руками в недоумении, но тут же закивал, поясняя подробнее: — Это, ваше высокопревосходительство, сын расстрелянного в Сухуме князя Хамил-бея Мартами, того самого, кровь которого на русских! Он племянник штабс-капитана Батал-бея, который много бы дал, чтобы мальчишка попал в его руки! Люди говорят, ваше высокопревосходительство, что теперь, хвала создателю, они смогут неплохо заработать.

Пленник проговорил что-то высоким гортанным голосом, в котором звучали ярость и презрение.

— Он угрожает?

— Нет, ваше высокопревосходительство. Он просит, чтобы не били его коня. Он говорит, что только последние негодяи могут истязать благородное животное.

— Зачем он здесь?

— Он говорит, что его прислал дядя, абрек, князь Эсшау Маршани, чтобы узнать, чего ищет в горах большой сардар, о котором говорят, что он всегда справедлив.

— Отличный случай, чтобы обеспечить нашу безопасность, — негромко сказал стоявший позади Серебрякова полковник Карлгоф. — С таким заложником мы пройдем где угодно. А потом и Батал-бей сможет получить замечательный подарок!

— У него было оружие? — спросил Серебряков. Из толпы вышел кряжистый человек с обильной сединой в рыжей бороде и багровым шрамом на щеке. Он положил к ногам вице-адмирала оправленные в серебро саблю и кинжал.

— Верните их ему…

— Ваше высокопревосходительство, не делайте этого, — прошептал в спину Серебрякову начальник штаба.

Серебряков наклонился, поднял оружие и, шагнув вперед, протянул его Арслану. Тот, благоговейно прикоснувшись губами к металлу, склонился в поклоне.

— Волчонок, — громко сказал капитан Рябов, и в его голосе прозвучало искреннее восхищение. — Приехать в стан врагов открыто… Нет, я, наверное, никогда не смогу понять Востока, черт меня побери!

— Если хочет, пусть остается в нашем отряде. — Серебряков пристально смотрел на недавнего пленника, чувствуя, что этот отважный и гордый юноша ему нравится. И как хорошо, что он совсем не похож на своего дядю, щеголяющего эполетами, пожалованными самим Воронцовым, а ночи проводящего в похожем на крепость блокгаузе. — И пусть знает, что может отъехать от нас, когда пожелает… Капитан Иохель, потрудитесь поподробнее записать в дневнике похода события нынешнего утра.

VII

Перебравшись по висячему мосту через бурную Чхалту, отряд вышел на каменистый откос ущелья и сразу углубился в лесистую Долину, которую переводчик, поговорив с Арсланом, назвал Адзга-Рой. Название прозвучало гортанно и странно, но оно удивительно подходило к этим диким краям, где вечная зелень уживалась со снегами, а реки бежали то среди хаотического нагромождения камней, то набухали так, что, казалось, вот-вот вырвутся из ущелий, и несли вырванные с корнями вековые деревья.

Арслан ехал немного поодаль от каравана, держался замкнуто; спрашивали — отвечал, но сам вопросов никому не задавал.

Серебряков, поглядывая на узкого в плечах всадника, дивился его самообладанию. Стрелки-горцы даже не старались скрыть свое недоверие к нему: то один, то другой вырывались из общего строя, рысью обгоняли Арслана Маршани, некоторое время гарцевали впереди и затем, описав полукруг, возвращались на свое место. Но юноша словно и не замечал эти маневры, даже не поворачивал головы. И только губы его презрительно вздрагивали.

— Я не удивлюсь, если у перевала нас встретят люди этого проклятого абрека, — покосившись на молодого горца, сказал полковник Карлгоф. — У него, по донесениям, не меньше полутысячи сабель…

— Очень может быть, — кивнул капитан Рябов. На передней луке седла он пристроил деревянную планшетку с бумагой и делал пометки. — Очень может быть… Конечно же, в Санкт-Петербурге, скажем в Александровском саду, намного безопаснее.

— Вам не кажется, что вы забываетесь, капитан? — процедил Карлгоф и, дав шенкеля своему маштаку с длинной гривой, обошел капитана, который даже не поднял головы.

Внезапно, как это часто бывает в горах, сгустились тучи, начался дождь. Он был недолгим, но почва под ногами, и так сырая от многочисленных ключей, совсем раскисла. Почерневший от влаги лес обступал отряд со всех сторон. То и дело попадались завалы из обрушенных грозой деревьев, нагромождения стволов с торчащими во все стороны сучьями. Их приходилось объезжать, делая порой немалый крюк, а затем снова выходить на линию намеченного по карте маршрута. Серебряков невольно думал о том, что будущих строителей дороги в этих местах ждут чудовищные трудности; в необходимости же ее строительства он не сомневался: это был бы кратчайший путь от Черноморского побережья на Кубань.

Лес редел, становился все ниже, чаще тянуло холодным, почти зимним ветром. И на исходе четвертого дня пути за пологими склонами, поросшими стелющимся рододендроном, за каменными гребнями показалось подножие горы Марухи. Вдоль длинного ее массива ползли клочья облаков. Прокатился тяжелый и низкий гул, отдавшийся эхом.

— Гроза, что ли? — спросил поручик Абрюцкий, вертя головой в надвинутом на самый нос мятом офицерском картузе.

— Снежная лавина, — сказал переводчик, понизив голос.